Лепешинская биолог. Лепешинская ольга борисовна. Факты биографии, участие в революционном движении

В атмосфере торжества узаконенной алхимии стали появляться настоящие чудовища.

Так, старая большевичка с образованием фельдшера Ольга Борисовна Лепешинская заявила, что ей удалось открыть образование клеток из бесформенного «живого вещества» (например, сенного настоя, сока алоэ и так далее). Ниже я привожу фрагмент из статьи «Огонька», воспевающей это открытие. Обратите внимание на фронтовую лексику, которая вообще была типичной для той эпохи.

… «Клетка… Кому не знакомо это слово, выражающее самое существенное в наших знаниях о тончайшем строении живых тел! В сознании каждого со школьной скамьи прочно укрепляется представление, что основу строения организмов составляют клетки - мельчайшие частицы, из которых сложены тела животных и растений.

Такой взгляд владел исследователями на протяжении почти целого столетия. Изучение клеток, их тончайшего строения и деятельности открыло новый, неведомый нам мир - "закулисную работу жизни", по выражению великого русского мыслителя А.И.Герцена. Но вместе с тем оно уводило в сторону от познания организма как целого, в котором клетки играют подчиненную, зависимую роль. Немецкий ученый Вирхов 90 лет назад объявил их ответственными за все состояния организма. Болезненные изменения нашего тела Вирхов назвал "клеточной патологией".

На многие годы незыблемыми, несокрушимыми истинами стали казаться слова Вирхова: "всё живое только из клеток», «каждая клетка возникает из клетки". Отсюда следовал вывод, что познание всех живых тел должно сводиться к изучению входящих в их состав клеток.

Вирхов был убежденным противником дарвинизма, теории развития живой природы. Он считал природу застывшей в своих формах с того момента, когда она "вышла из рук творца". Его представления омертвили клеточное учение, которое из теории, свидетельствующей о развитии органического мира, превратилось в руках Вирхова в мертвую догму о тождественном плане строения всех живых организмов. Вирховианство стало опорой реакционного, идеалистического направления в биологии, отрицающего подлинную эволюцию живой природы.

И в самом деле, о каком развитии, то есть о превращении простого в сложное, об образовании нового на месте отживающего старого, можно говорить, если считать, что жизнь организма начинается с клетки и ведет к возникновению клеток, дающих начало новым организмам? Одна клетка, по Вирхову, порождает множество клеток - организм. Из этого множества снова выделяется одна клетка, порождающая новое множество; бесконечная цель клеточных делений, воспроизводящих старые, вечно существующие формы. А где же развитие? Где образование нового?

На протяжении последних десятилетий прогрессивные ученые призывали к пересмотру вирховианской клеточной теории. Но только на основе марксистско-ленинского учения оказалось возможным разоблачить до конца извращения, внесенные Вирховом, и показать пути их преодоления.

Пятнадцать лет назад в скромной лаборатории на Пятницкой улице в Москве началась первая атака на твердыни вирховианства. Атаку возглавила Ольга Борисовна Лепешинская, профессор-большевик, доктор биологических наук, руководитель лаборатории - небольшого коллектива сотрудников, размещавшихся в нескольких комнатах института, носившего в те годы название Биологического института имени К.А.Тимирязева.

Оружием были факты, добытые упорным, сосредоточенным, кропотливым трудом. Доклады и выступления О.Б.Лепешинской неизменно сопровождались демонстрациями. На длинных столах выстраивались микроскопы - десятки штативов с первоклассной оптикой, позволяющей видеть тончайшие процессы развития.

Задача заключалась в опровержении метафизической вирховианской догмы, толкующей развитие как непрерывную цепь клеточных делений. Она противоречила марксистско-ленинскому пониманию развития как процесса, включающего наряду с медленными, постепенными, непрерывными изменениями и быстрые, скачкообразные изменения, нарушающие непрерывность развития. Догма Вирхова противостояла движению науки, мешала ее дальнейшему проникновению в тайны природы.

Под объективами лежали микроскопические препараты, на которых, переходя от микроскопа к микроскопу, можно было проследить удивительный процесс самозарождения клетки. Это были срезы, сделанные через развивающееся куриное яйцо - ту его часть, которая носит название зародышевого диска. Здесь идет бурное размножение клеток обычным путем, возникают зачатки органов. Но под зародышевым диском располагается желток. Его на протяжении многих лет считали источником питания зародыша. Это мнение оказалось неверным. Наблюдения О.Б.Лепешинской и ее сотрудников показали, что желток не только питательное, но и образовательное вещество, из которого строится тело эмбриона.

В жидкости, лежащей под зародышевым диском, зерна желтка образуют округлые тела - "желточные шары". Их обнаружили давно, но их роль оставалась неясной вплоть до того времени, когда О.Б.Лепешинская начала свои исследования. На препаратах легко улавливаются различия в строении желточных шаров. Если стоять на позициях вирховианства, этим различиям можно не придавать никакого значения - ведь они касаются "неживого", "питательного" материала. Но если подойти к ним с правильных, научных позиций, то шаг за шагом можно проследить процесс самозарождения клеток.

В этом и заключалось основное открытие О.Б.Лепешинской - доказательство возникновения клеток не из предшествующих клеток, а из неорганизованного, неоформленного материала - живого вещества.

В развитии животных организмов есть стадия, когда зародыш представляет собой одну клетку. Это вполне закономерно, так как в клетке в какой-то мере отражается далекое прошлое животных организмов, предки которых были одноклеточными существами. А доклеточная стадия? Ведь жизнь на земле возникла в виде клеток не сразу. Должно же находить отражение исходное, доклеточное состояние, когда жизнь воплощалась в более простых частицах - капельках живого вещества. И вот наблюдение открывало в развитии куриного зародыша эту стадию.

На протяжении ряда лет накапливались новые факты. Куриное яйцо было только одним из многих объектов исследования, В лаборатории изучались яйца различных птиц, рыб, земноводных животных. Во всех случаях обнаруживалась доклеточная стадия, открытая О.Б.Лепешинской. Становилось очевидным, что живое может существовать не только в виде клеток, но и как неоформленное, бесструктурное вещество. Рушился миф о том, что последней, "неделимой единицей" жизни является клетка. Жизненные свойства отнюдь не обязательно связаны с ней. Любая частица тела, если она обладает основным признаком жизни - обменом веществ с окружающей средой, - живая, она растет и развивается. Такой частицей может быть любая крупинка протоплазмы - белкового вещества, из которого построено тело клетки, - ничтожно малая, даже невидимая в микроскоп, даже молекула.

Живая молекула! Это казалось кощунством, посягательством на священные устои вирховианской догмы. А между тем представление о живых молекулах было вполне научным и полностью соответствовало диалектико-материалистическому мировоззрению.

О.Б.Лепешинская доказала, что из бесструктурного живого вещества, добытого из живого организма, возникают клетки.

Опыты были проведены на живом веществе гидр - маленьких пресноводных животных, обладающих высокой способностью к регенерации - восстановлению тела из небольшого кусочка. Гидру растирали в ступке. Полученную массу растворяли в воде и подвергали центрифугированию - разделению на составные части. Осадок был снова растерт в ступке, снова разведен водой и центрифугирован. И капля совершенно бесструктурного вещества, взятая из верхнего слоя осадка, помещалась под микроскоп.

Уже через час в капле появляются первые признаки возникновения клеток: образуются мельчайшие тельца, которые на глазах увеличиваются в размерах. Если в каплю добавить питательные вещества - корм гидры, - то развитие продолжается. Тельца растут, приобретая строение клеток. Затем начинается размножение. С помощью микроскопа нетрудно воспроизвести развитие клеток из живого вещества во всех подробностях.

Победа передовых взглядов на строение и развитие живых тел - новая победа мичуринской биологической науки. Вирховианство - это опора реакционного вейсманизма-морганизма, лжеучения о наследственности, созданного буржуазной наукой. Вейсманизм отрицает развитие в природе, толкуя все изменения живых тел как комбинации неизменных наследственных зачатков. Новое в природе, согласно представлениям вейсманистов-морганистов, не возникает: развития нет, есть только воспроизведение одним наследственным зачатком другого, совершенно такого же, и их различные сочетания.

Советская мичуринская биологическая наука на наших глазах переделывает природу, вызывая к жизни "существа будущего", как называл новые формы растений великий ученый И.В.Мичурин. Объединенными усилиями советские ученые различных специальностей вскрывают закономерности возникновения и развития животных и растительных организмов, созданных природой и преобразуемых человеком в интересах строительства коммунизма. В этой огромной работе вооружат и усилят творческую мысль новые представления о развитии - результат могучего влияния идей Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина на советское естествознание…»

В 1952 году в печати Лепешинская сообщила, что Сталин лично одобрил ее «новую клеточную теорию». Поскольку возражений со стороны власти не последовало, алхимическая теория Лепешинской восторжествовала. Десятки профессоров, по неосторожности выступивших против этого бреда, были изгнаны из научных учреждений и университетов. Ее дочь - Ольга Пантелеймоновна Лепешинская и зять Крюков публиковали в самых престижных научных журналах фантастические статьи о превращении клеток в кристаллы и кристаллов в клетки.

Так безграмотные большевики поставили на колени академическую науку. Но дело не только и не столько в них. Иосиф Сталин сам активно участвовал в создании псевдонаучной «мичуринской» биологии, потому что она полностью соответствовала его общей стратегии. Ему также должно было импонировать, что одна из двух основных догм неоламаркизма - передача по наследству приобретенных при жизни свойств - соответствовала положениям, высказанным им еще в 1906 года в статье «Анархизм или социализм?». Благодаря той давней статье, «мичуринскую» биологию можно было рассматривать как дальнейшее развитие его, сталинской, теории.

Считается, что Лысенко и Лепешинская создали «мичуринскую» биологию при поддержке Сталина. Более правильна другая формулировка: Сталин создал с помощью Лысенко и Лепешинской свою сталинскую биологию, названную мичуринской.

Только время всё расставило по своим местам…

Т.Д.Лысенко дал восторженную оценку деятельности О.Б.Лепешинской на совещании в Академии наук СССР в мае 1950 года; он заявил:

"Нет сомнения, что теперь добытые О.Б. Лепешинской научные положения уже признаны и вместе с другими завоеваниями науки легли в фундамент нашей развивающейся мичуринской биологии" ( 10_80) ,- он говорил правду. Действительно, в фундамент развиваемой им биологии были положены именно такие краеугольные камни.

Но вряд ли он мог предвидеть, произнося эти слова с большой аффектацией, как быстро этот фундамент развалится, и как скоро начнет оседать и рушиться все здание "мичуринской биологии", с таким трудом возведенное, на костях стольких великих отечественных ученых построенное.

"Лепешинковщине", то есть конгломерату представлений о наличии в природе особого, "живого" вещества, о возможности новообразования клеток путем перехода неживого в живое и обратно, удалось продержаться недолго. Уже в 1953 году открытые выступления, посвященные несерьезности этих положений и их антинаучности, прозвучали и на конференциях, и в различных органах советской печати, и в письмах специалистов к столпам нового учения.

С 5 по 7 мая 1953 года, как уже упоминалось в предыдущем разделе, Отделение биологических наук АН СССР провело 3-ю конференцию по живому веществу . На ней Лепешинская и ее приближенные повторили уже известные наборы фраз о живом веществе, а Т.Д. Лысенко выступил с докладом о виде и видообразовании, заявив:

"Работы О.Б. Лепешинской дают новые материалы для конкретного решения вопроса о видообразовании" ( 10_82). В поддержку лепешинковщины выступил заведующий кафедрой 1-го Московского медицинского института В.Г.Елисеев . К числу сторонников "учения о живом веществе" примкнул физиолог растений Андрей Львович Курсанов . В его совместном с Э.И. Выскребенцовой докладе, названном "Дыхательная функция полостей тутового шелкопряда в процессе метаморфоза", сообщалось:

"... полостная жидкость шелкопряда может рассматриваться как живое вещество" ( 10_83). Однако В.Н. Орехович "подверг критике взгляды некоторых исследователей, которые весьма упрощенно подходят к проблеме живого вещества" ( 10_84). В резолюцию, принятую на конференции, пришлось вписывать пункты, внешне выглядевшие респектабельно, но воспринимавшиеся всеми как критические по отношению к "новому учению" ( 10_85).

Ученые, как и все советские люди привыкшие читать между строк, усматривали в этих пунктах явное осуждение взглядов и Лысенко и Лепешинской: "Нельзя считать правильным, что в борьбе за утверждение материалистической идеи развития тщательные и безукоризненные экспериментальные доказательства в некоторых случаях подменялись недостаточно обоснованными гипотетическими построениями и декларативными утверждениями" ( 10_86).

И хотя те, кто занимал командные должности в советской биологии и медицине - А.И. Опарин, А.А. Имшенецкий, А.Л. Курсанов, В.Д.Тимаков (87), - продолжали открыто поддерживать Лепешинскую, критиков это не испугало. Вести об аргументированных нападках на Лепешинскую (и, косвенно, на Лысенко) стали широко известными. В этих условиях Президиуму Академии наук СССР не осталось ничего другого, как включить в постановление по поводу этой конференции ( 10_88), наряду с трафаретными фразами о "расширении фронта работ" и развитии "материалистической клеточной теории", фразы с осуждением ошибок: .... конференция выявила некоторые недочеты в разрабатываемой проблеме... выражающиеся в недостаточно критической оценке вновь получаемых результатов и увлечении теоретическими схемами, иногда не подкрепляемыми фактическими доказательствами" ( 10_89).

По инерции в 1953 году многие успели опубликовать статьи и книги о незыблемости учения о живом веществе. Особенно усердствовали А.Н. Студитский , В.Г. Елисеев , М.Я. Субботин (зав. кафедрой гистологии Новосибирского мединститута) ( 10_90). Ученик Елисеева (аспирант его кафедры в 1-м Московском институте) Б.А. Езданян , работу которого его научный руководитель высоко расценил, якобы доказал, что мужские половые клетки формируются не из клеток зачаткового пути, как со времен Августа Вейсмана считали все биологи, а... из живого вещества. В своей статье Б.А. Езданян ( 10_91) безаппеляционно отрицал твердо установленную в мировой науке закономерность и писал: .... наличие в мужских половых железах родоначальных клеток... ошибочно" ( 10_92). К числу безусловно ошибочных он относил "утверждение представителей буржуазной биологической науки о том, что они [эти клетки - В.С] являются прямыми потомками первичных половых клеток" ( 10_93). Правда, надо заметить, что смелость в отметании выводов западной (а, значит, буржуазной и вредной) науки Езданяну придавало то, что и до него нашлись смельчаки, отбросившие как заблуждение представление мировой науки об истоках возникновения сперматозоидов. Годом раньше к выводу о возникновении мужских половых клеток буквально из ничего пришла сотрудница Московского государственного университета Н.С.Строгонова:

"Сперматогонии развиваются из безъядерных протоплазматических капель, которые, в свою очередь, возникают из живого промежуточного вещества" ( 10_94). Благодаря подобным публикациям положение Лепешинской оставалось пока достаточно крепким, к тому же многие, лично вовлеченные в лепешинковщину люди, запятнавшие себя прежними выступлениями, старались поддержать ее авторитет.

Не меняла своего поведения и Лепешинская. Она вступала в дискуссии, печатала одну за другой мемуарные (о встречах с Лениным) и квази-научные книжки, переиздавая на деле под разными названиями все ту же книгу "Происхождение клеток из неклеточного вещества".

23-27 июня 1953 года в Ленинграде было проведено заседание Правления , на которое вместо 60 членов Правления собрали 700 человек (315 из других городов). "Установочный" доклад "Основы советской морфологии" ( 10_98) сделал А.Н.Студитский . Хорошо понимая, что над Лепешинской (а, значит, и над ним самим как самым громким глашатаем "учения о живом веществе") сгущаются тучи, Студитский постарался представить дискуссию по проблеме этого "вещества" как проявление "идейной борьбы на фронте морфологии" ( 10_99).

Однако подавить критику не удалось. В 1953 году появилась статья Т.И. Фалеевой , в которой сообщались данные, противоречащие представлениям Лепешинской ( 10_100). Наиболее же впечатляющей для широких кругов биологов и медиков стала критика одного практического предложения Лепешинской. В начале 1953 года она опубликовала статью в научном журнале о проблеме, актуальной для каждого человека ( 10_101), и одновременно выступила с публичной лекцией на ту же тему - "О жизни, старости и долголетии" ( 10_102). При огромном стечении народа она поведала в Большом лектории Политехнического музея в Москве, что есть надежный путь к долголетию, возможный только в советской стране:

"В капиталистических странах неблагоприятные общественные и бытовые условия ускоряют наступление преждевременной старости у трудящихся, которые работают до полного изнурения, переутомляются, питаются плохо, отравляются всевозможными ядовитыми веществами на производстве.

В СССР развиты:

1) охрана материнства и младенчества,

2) развитие сети детских учреждений,

3) предоставление отпуска, узаконенного Сталинской Конституцией,

4) развитие физкультуры и спорта,

5) правильно поставленная гигиена и охрана труда,

6) санитарное просвещение и, наконец, еще один - немаловажный фактор:

7) смех и веселье, оздоровляющие организм, постоянно присутствующие в жизни советских людей" ( 10_4).

Оптимистическим был основной вывод Лепешинской: "В нашей стране ученые имеют неограниченные возможности для своего творчества, опираясь на непосредственную поддержку советского правительства, коммунистической партии и ее гениального вождя Сталина... Придет время, когда для каждого советского человека 150 лет не будут еще пределом жизни. В нашей стране, расцветающей под солнцем Сталинской Конституции, в стране, где каждый поет "Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек", - не должно быть преждевременной старости" ( 10_105).

Как же достичь долголетия? Лепешинская заявила, что она нашла эликсир бодрости и долголетия - обыкновенную соду, двууглекислый натрий ( 10_106). По ее словам, опыты с лягушками и цыплятами доказали возможность продления жизни с помощью инъекции растворов соды ( 10_107), и этих опытов было достаточно, чтобы перейти к решающей стадии экспериментов: использованию достижений "науки" непосредственно для человека:

"У нас появилась потребность применить полученные экспериментальные данные к практической медицине, что требовало проверки наших исследований в опытах на человеческом организме. Первый пробный опыт я решила провести на себе самой. Опыт заключался в том, что я стала принимать содовые ванны. 50-70 граммов двууглекислой соды растворялись в воде ванны 15-20 минут. Принимала я ванны два раза в неделю. Всего мною было принято пятнадцать ванн. Какие же изменения произошли в моем организме под влиянием содовых ванн? Прежде всего было отмечено понижение кислотности мочи до нейтральной реакции. Этот факт свидетельствует о том, что сода через кожу проникает внутрь организма и влияет на химизм мочи. Затем довольно быстро наступило незначительное похудание всего организма, освобождение от излишнего жира, столь обычного в пожилом возрасте, и в особенности жира на животе, что несомненно находится в тесной зависимости от повышения обмена веществ.

Существенно отметить, что самочувствие после ванн улучшалось, мышечное утомление сильно снижалось и даже совершенно исчезало" ( 10_108). Повышением тонуса и похуданием самой Ольги Борисовны дело не кончилось. Она ведь была АКАДЕМИКОМ Академии медицинских наук СССР. Значит, свою задачу она видела не только в том, чтобы разрешить проблему долголетия. Сфера научной деятельности была расширена, и было признано целесообразным начать применение соды для лечения разных болезней. По раскладкам Лепешинской выходило, что сода - это мощное лекарственное средство:

"Оказалось, что содовые мази способствуют более быстрому заживлению ран. Содовые ванны оказались также эффективным средством при излечивании некоторых форм такого тяжелого и трудно поддающегося лечению заболевания как тромбофлебит (воспаление стенок венозных сосудов, сопровождающееся образованием тромбов). Некоторые врачи практикуют введение однопроцентного раствора соды при сепсисе (общее заражение крови) и получают хорошие результаты. Следует полагать, что область применения соды как профилактического и медикаментозного средства со временем расширится" ( 10_109).

Вдумаемся в смысл предложений Лепешинской. Она выставляла соду как панацею от всех бед! Там, где ученые имели уже много путей для лечения, где применялись сложные и обоснованные схемы воздействия на больной организм, черезчур оптимистичная, но безграмотная дама подсовывала страждущим щепотку соды на стакан воды. И люди ей верили. Ведь она выступала не как частное лицо, не как старушка-знахарь, а как солидный ученый, облеченный высоким доверием самых лучших медиков страны, избравших ее ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ членом Академии медицинских наук. Спекулируя на этом, Лепешинская не знала удержу. Она тщилась доказать, что под действием 1%-ной соды даже растения на полях растут лучше, ссылаясь в качестве подтверждения не на данные точных проверок, а на не имеющий к науке отношения молодежный журнальчик:

"Об этом... было сообщено одним молодым колхозником-комсомольцем в недавнем номере журнала "Молодой колхозник", отсылаю интересующихся в *3 этого журнала за 1951 год" (ПО). Писала она о получаемых ею письмах, в которых "... директора опытных участков, обрабатывающих семена свеклы 1%-ным раствором соды, добились повышения урожая на 37%" ( 10_111).

Эти ссылки способны были лишь усилить возмущение ученых. Большей дискредитации науки придумать было трудно. Как писал Ж.А.Медведев , нацело отошедший от своего первоначального отношения к Лепешинской и потративший много сил на развенчание лысенкоизма:

"Результаты этого открытия не замедлили себя ждать - сода временно исчезла из магазинов и аптек, а поликлиники не справлялись с потоком "омоложенных", пострадавших от наивной веры в целебную силу благообразной старушки, работы которой, по меткому выражению Т.Д. Лысенко, вместе с другими подобными "завоеваниями", прочно легли в фундамент развивающейся материалистической агробиологии"( 10-112).

Лепешинская сделал грубую ошибку, что перешла от деклараций и опытов с "бездушными" куриными яйцами к практике на людях. Шарлатанство сразу выплыло наружу и дискредитировало ее. Конечно, она попыталась придать значительность своему "открытию", опубликовав во многих газетах на периферии статью "Борьба со старостью" (10_113).

Но и времена стали другими (со смертью "всеобщего отца" страна жила ожиданием перемен), да и область, в которую вторглась Лепешинская со своим набором примитивных средств, была иной, чем, скажем, у Лысенко. Прикрываясь марксистско-ленинской фразеологией, можно было творить все, что угодно, в теоретических вопросах биологии, многое было позволительно в агрономии и животноводстве: растения и скот оставались бессловесными. Однако просчеты в практической медицине сразу же стали зримыми.

За этой неудачей быстро последовали другие. 23-24 декабря 1953 года в Ленинграде на заседании местного отделения Всесоюзного общества анатомов, гистологов и эмбриологов наиболее одиозные нелепости приверженцев ее учения раскритиковал А.Г. Кнорре ( 10_114). Во время этого заседания многие из тех, кого угрозами и репрессиями заставили на время смириться с лепешинковщиной, снова встали в число оппонентов этого течения, кое-кто выступил против самой Лепешинской. Член-корреспондент АМН СССР проф. П.Г.Светлов сказал, что "вся проблема живого вещества" к науке гистологии не имеет никакого отношения ( 10_115). Профессор Л.Н. Жинкин показал на ряде примеров абсурдность положений, выдвинутых Лепешинской и ее сторонниками (в частности, В.Г.Елисеевым, (см. прим. 10_90). Профессор В.Я.Александров поддержал выступление А.Г. Кнорре, "в котором впервые за последние годы дается научная оценка взглядам Лепешинской" ( 10_116).

Заключая дискуссию, председательствующий - профессор Н.Н. Гербильский , с одной стороны, приветствовал "резкое и сильное потрясение теоретических основ гистологии", которое произвели работы О.Б. Лепешинской, а, с другой стороны, отметил, что:

"... подогретое различными мотивами стремление оснастить новую теорию фактами привело к засорению гистологической литературы рядом недоброкачественных работ". ( 10_117). Отчет о заседании быстро появился в печати. Лепешинковцам нужно было срочно предпринимать ответные меры.

На 22-24 июня 1954 года был назначен пленум уже не местного, а Всесоюзного Правления этого общества. Провести его решили в "логове врагов" - в Ленинграде. Со всей страны были собраны сотрудники научных и учебных институтов (около 600 человек). Студитский сделал центральный доклад, демонстрируя диапозитивы, приготовленные в спешном порядке его учениками. Желая усилить впечатление объективности, он все время сыпал фамилиями тех, чьи препараты демонстрировал, - несколько раз ссылаясь на "доказательства", полученные Ю.С.Ченцовым , называя также В.П.Гилева и других его учеников ( 10_118). Студитский настаивал на том, что "новая материалистическая клеточная теория... получила всеобщее признание", и что показанные препараты Ченцова и Гилева неопровержимо доказывают будто "из пересаженной в измельченном состоянии скелетно- мышечной ткани идет новообразование целых мышц" ( 10_119).

Но, когда слово было предоставлено киевскому ученому В.Г.Касьяненко , тот нанес Студитскому и его ученикам жестокий удар:

"В.Г.Касьяненко сообщил, что он попытался повторить на кроликах опыты А.Н.Студитского, но получилось лишь рассасывание ткани, мышца не восстанавливалась" ( 10_120).

Как за последнюю соломинку утопавшие в набегавших волнах критики лепешинковцы попробовали ухватиться еще за одну возможность. Они стали обсуждать способность клеток делиться не только путем так называемого митоза, то есть предварительного удвоения каждой из хромосом клеток и последующего точного расхождения каждой из половинок в дочерние клетки, но и путем амитоза - простой перетяжки клеток на две половины, при которой, конечно, наблюдалось бы хаотическое перераспределение хромосомного материала. В течение ряда лет лысенкоисты настаивали на том, что главную роль в природе играет амитоз , а отнюдь не митоз, как считали биологи. Работавшая в те годы в лысенковском Институте генетики АН СССР А.А.Прокофьева-Бельговская опубликовала в 1953 году статью, в которой высказалась так, что будто бы амитоз нередко имеет место в клетках клубней картофеля ( 10_121) .

В это же время другой цитолог З.С. Кацнельсон , употребив стандартный набор фраз, предназначенных для бичевания буржуазной науки и превознесения "новой клеточной теории", которая, по его словам, "окончательно подрывает основы" первой ( 10_123), заявил:

"Амитоз должен быть признан таким же полноценным способом деления [клеток -В.С], как и кариокинез [т. е. митоз - КС ( 10_124).

Лысенкоисты, естественно, тут же воспользовались этим отступлением от истины своих бывших противников. В лаборатории ближайшего в те годы к Лысенко человека - И.Е.Глущенко была подготовлена серия статей об универсальной роли амитоза и возможности зарождения в ходе него ядер из живого вещества (10_131). В очередной раз публичная критика идей Лепешинской прозвучала на совещании эмбриологов в Ленинграде в январе 1955 года ( 10_132).

Раздутый до невероятных размеров мыльный пузырь лепешинковщины лопнул. Однако никакого официального опровержения ошибочности представлений Лепешинской не последовало. В 1957 году она даже попыталась возродить свои идеи ( 10_133), после чего на очередной сессии Академии меднаук СССР профессор А.Г. Кнорре поставил публично вопрос о необходимости отмены неверных резолюций, принятых в годы восшествия Лепешинской на "научный Олимп". Но не тут-то было. Исполнявший тогда обязанности академика- секретаря Отделения медико-биологических наук АМН СССР Г.К. Хрущов , сам в свое время немало потрудившийся по части курения фимиама Ольге Борисовне, заявил, что он не уверен, была ли совершена раньше ошибка, что старые резолюции, по его мнению, принципиально нацеливали советских ученых на следование по диалектико-материалистическому пути, а некоторые детали... ну, так с кем не бывает! Дело житейское, привычное. Кто-то ошибается, кто-то доверие не полностью оправдывает, свою ответственность не осознает. Так что же, прикажете каждый раз опровержения писать, старое ворошить, на основы замахиваться? Нет, так не годится. Не зря ведь в хорошей русской пословице говорится: кто старое помянет - тому глаз вон!

Опровержения не последовало. Поступили с Лепешинской иначе. Через несколько лет после смерти Сталина (но еще при её жизни) упоминания о живом веществе, о возникновении клеток из бесструктурных элементов, о регенерации костных тканей, о медикаментозном и профилактическом значении двууглекислой соды, равно как и об имени автора этих открытий, тихо исчезли со страниц учебников и трактатов. Нынешние школьники просто не знают, что была такая высокоученая на вид дама со строгим взором из- за круглых очков, академик и лауреат Сталинской премии, лично знавшая и Ленина и Сталина, грозившаяся (или грезившая) "зажечь море", перевернувшая все представления о происхождении жизни, клеток и долголетии, наполнившая свои крикливые опусы оскорблениями в адрес настоящих специалистов и немало потрепавшая нервы многим уважаемым ученым и укоротившая им жизнь. Нечего говорить, что сама Ольга Борисовна до смерти (в октябре 1963 года) ни с чем не смирилась и ничего не отвергла. В последние годы жизни она перешла работать в и увлеклась новой идеей: на огромной даче в Подмосковье они вместе с дочерью - Ольгой Пантелеймоновной собирали птичий помет, прокаливали его на железном листе, затем поджигали. Золу всыпали в прокипяченую воду, затыкали колбу пробкой и оставляли в тепле. Поскольку им не удавалось добиться полной стерильности (микробиологи из них были аховые), недели через две в колбах появлялся бактериальный или грибной пророст. Мать и дочь были убеждены, что в полном соответствии с "теорией", из неживого вещества, содержащегося в прокаленном помете, но будто бы ранее прошедшего стадию вещества ЖИВОГО, и зарождались клетки. С тем, что их стерилизация была недостаточной, они, естественно, согласиться не могли. Отчеты об этих "открытиях" нигде не печатали, но Ольга Пантелеймоновна надеялась, что час нового взлета наступит.

Ольга Борисовна Лепешинская (урождённая Протопопова ; 6 (18) августа 1871, Пермь, Российская Империя - 2 октября 1963, Москва, СССР) - российский революционер и советский биолог. Лауреат Сталинской премии первой степени (1950), академик Академии медицинских наук СССР (1950). Основные труды посвящены исследованию оболочек животных клеток, гистологии костной ткани.

Широкую известность в СССР получило обсуждение (в дальнейшем не подтверждённой) теории О. Б. Лепешинской о новообразовании клеток из бесструктурного «живого вещества». Теория Лепешинской на совместном совещании АН и АМН СССР 1950 года была поддержана рядом гистологов и всеми выступавшими докладчиками, включая Т. Д. Лысенко, но впоследствии встретила осуждение критиков как политизированное и антинаучное направление в советской биологии. Профессорам медицинских вузов было вменено в обязанность в каждой лекции цитировать учение Лепешинской (как превращение в живое из неживого). За рубежом её неподтвердившиеся открытия изначально не нашли отклика.

Факты биографии, участие в революционном движении

О. Б. Лепешинская родилась 6 (18) августа 1871 года в Перми в богатой буржуазной семье. Отец умер через три года после рождения Ольги. Братья - Борис, Александр (старшие) и Дмитрий (младший), сестра Елизавета (старшая) и Наталья (младшая). Мать Елизавета Федоровна Даммер (по мужу Протопопова) владела шахтами, пароходами и доходными домами. Со слов Ольги, она обладала энергичным, властным характером широкого размаха, «было в моей матери что-то от Вассы Железновой».

Ещё учась в гимназии, Ольга поссорилась с матерью. Елизавета Фёдоровна получила жалобу от служащих по поводу несправедливой оплаты труда и послала Ольгу в город Губаху для того, чтобы та разобралась в ситуации. Узнав, в каких условиях живут шахтёры, и вернувшись, она назвала мать бесчеловечной эксплуататоршей. Впоследствии мать лишила её наследства. Родилась и жила до 1888 года О. Б. Лепешинская в доме Вердеревского по адресу ул. Сибирская, 2.

В 1891 году О. Б. Лепешинская окончила Пермскую Мариинскую женскую гимназию с присвоением звания «домашней учительницы по математике». В 1890-х гг. получила начальное медицинское образование на фельдшерских Рождественских курсах в Санкт-Петербурге, где познакомилась с Инной Смидович, сестрой революционера-большевика П. Г. Смидовича. С 1894 года вступила в Петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», став его активной участницей.

В 1897 году Лепешинская окончила Училище Лекарских Помощниц и Фельдшериц с присвоением звания «Лекарской помощницы». В мае этого года она организовала фельдшерский пункт на железнодорожном вокзале в Челябинске. В этом же году, став женой Пантелеймона Николаевича Лепешинского, последовала за ним в ссылку в Енисейскую губернию. Там она служила фельдшером в селе Курагино. Вместе с семнадцатью ссыльными она подписала «Протест российских социал-демократов» против «Экономистов».

В 1898 году Лепешинская вступила в РСДРП, а после раскола партии примкнула к большевикам. С 1900 года она участвовала в работе псковской группы содействия «Искре». Затем, в 1903 году вновь последовала за мужем в Минусинск в Сибири и организовала побег мужа из ссылки. С 1903 году чета Лепешинских находилась в эмиграции в Швейцарии. Там О. Б. Лепешинская училась на медицинском факультете в Лозанне. В Женеве она организовала столовую большевиков-эмигрантов, которая являлась местом заседаний большевистской группы. В 1906 году Ольга Борисовна вернулась в Россию, вела партийную работу в Орше до 1910 года.

В 1915 году Лепешинская окончила Императорский Московский университет на медицинском факультете с получением стипендии «Лекаря с отличием». Работала ассистентом на кафедре университета, но была уволена за революционную деятельность. Практиковала медицину в Москве и Крыму. В 1917 году была членом ревкома станции Подмосковная. Организовала школу-коммуну для беспризорных детей в деревне Литвиновичи Рогачёвского уезда Могилёвской губернии, где Лепешинская жила у матери мужа - Пантелеймона Николаевича. Большинство воспитанников потом приехали в Москву и учились в опытно-показательной школе на Знаменке. Позже этой школе было присвоено имя П. Н. Лепешинского, и в ней учились многие дети из Дома правительства.

Семье. Отец умер через три года после рождения Ольги. Братья - Борис, Александр (старшие) и Дмитрий (младший), сестра Елизавета (старшая) и Наталья (младшая). Мать Елизавета Федоровна Даммер (по мужу Протопопова) владела шахтами , пароходами и доходными домами . Со слов Ольги, она обладала энергичным, властным характером широкого размаха, «было в моей матери что-то от Вассы Железновой » .

Ещё учась в гимназии, Ольга поссорилась с матерью. Елизавета Фёдоровна получила жалобу от служащих по поводу несправедливой оплаты труда и послала Ольгу в город Губаху для того, чтобы та разобралась в ситуации. Узнав, в каких условиях живут шахтёры, и вернувшись, она назвала мать бесчеловечной эксплуататоршей. Впоследствии мать лишила её наследства. Родилась и жила до 1888 года О. Б. Лепешинская в доме Вердеревского по адресу ул. Сибирская , 2.

Представления Лепешинской о неклеточной структуре живого вещества, которых она придерживалась до последних дней своей жизни , были отвергнуты как не получившие подтверждения.

О. Б. Лепешинская скончалась 2 октября 1963 года в Москве от пневмонии в возрасте 92 лет. Похоронена на Новодевичьем кладбище, рядом с мужем П. Н. Лепешинским.

Издано множество научных работ и статей Лепешинской. Она - автор книги мемуаров «Встречи с Ильичём (Воспоминания старой большевички)», третье издание - в 1971 году.

Научная деятельность

Основные научные работы Лепешинской связаны с темами оболочек животных клеток, гистологии костной ткани.

Лепешинская предлагала метод лечения ран кровью (гемоповязок), который применялся в военное время.

Новообразование клеток (теория «живого вещества»)

Свои исследования Лепешинская проводила на куриных яйцах , икре рыб , головастиках , а также на гидрах .

В этой же публикации Лепешинская ссылалась на работы профессора гистологии Военно-Медицинской академии , автора одного из первых отечественных руководств по микроскопической анатомии, М. Д. Лавдовского , который (по современным данным - ошибочно ) в 1899 году предполагал возможность клеткообразования из живой материи - формообразовательного вещества.

Также в своих работах Лепешинская ссылалась на теорию протомеров М. Гейденгайна ( -) и симпластическую теорию Ф. Студнички ( -), «кариосомы » Минчина.

Изучая влияние препаратов крови на процессы заживления, Лепешинская предлагала метод лечения ран кровью (гемоповязок). Это предложение встретило поддержку ряда медицинских деятелей. В 1940 году она передала для опубликования в «Советскую хирургию» работу по вопросу лечения ран кровью под заглавием «Роль живого вещества в процессе заживления ран». Статью не напечатали, но в 1942 году в газете «Медицинский работник» была опубликована статья Пикуса под заголовком «Гемоповязки», в которой говорилось, что автор статьи, хирург военного госпиталя, успешно применял данный метод лечения ранений в военное время.

Научные и политические сторонники Лепешинской

Теория Лепешинской о неклеточном живом веществе была отмечена правительственными наградами и противопоставлялась «буржуазной» генетике как марксистская теория. Это учение вошло в учебники средней и высшей школы сталинских времён как крупное биологическое открытие в области дарвинизма . Книга Лепешинской была дополнена многочисленными похвалами Сталину и переиздана, а в 1950 году её автор, которой уже было 79 лет, была удостоена Сталинской премии .

Директору Института мор­фологии животных АН СССР профессору Г. К. Хрущову было поручено не только ознакомиться с работами лаборатории О. Б. Лепешинской, но и подготовить демонстрацию её препаратов, а также выступить с оценкой итогов её работ и перспектив их дальнейшего развития.

«Каждый может убедиться в доказательности этих препаратов. Они производят сильное впечатление».

О наличии экспериментальных подтверждений своих работ сама Лепешинская на данном совещании говорила следующее:

Мы работаем над этой проблемой более пятнадцати лет, и до сих пор наши данные ещё никем экспериментально не опровергнуты, а подтверждения, в особенности за последнее время, есть (работы Сукнева, Бошьяна, Лаврова, Галустяна, Комарова, Невядомского, Морозова, Гарвей и Гравиц).

Критика теории о «живом веществе»

Идеи, высказанным Лепешинской, были подвергнуты критике биологами Н. К. Кольцовым , Б. П. Токиным , М. С. Навашиным , А. А. Заварзиным , Н. Г. Хлопиным и другими. В разгоревшейся полемике Лепешинская обвинила их в идеализме .

Позже Б. П. Токин, также выдвинувший понятие онтогении клетки как её развития между двумя делениями, отвечая на выпад Лепешинской, в 8-м но­мере журнала «Под знаменем марксизма » за 1936 год , писал:

«Поскольку речь идет об образовании de novo клеток со­временных организмов, являющихся продуктом длительного хода эволюции, дискутировать не о чем, так как такие идеи являются давно пройденным, мла­денческим этапом в развитии науки и стоят сейчас за её пределами».

Я вспомнил лаборантов в лаборатории О. Б. Лепешинской, толкущих в ступках зерна свеклы: это не было «толчение в ступе», а экспериментальная разработка величайших открытий в биологии, совершаемых подпиравшими друг друга маниакальными невеждами.

Критики утверждали, что Лепешинская «фактически призывала вернуться к воззрениям Шлейдена и Шванна , то есть к уровню науки 1830-х годов ».

Интересно, что муж Лепешинской, старый большевик П. Н. Лепешинский , к научным изысканиям своей супруги относился критически и, по свидетельству Я. Л. Раппопорта, в частных разговорах отзывался о них так: «Вы её не слушайте; она в науке ничего не смыслит и говорит сплошные глупости» .

Ненаучная деятельность, догматизация, письмо Сталину

Чтобы разгромить вреднейшее, реакционнейшее, идеалистическое учение Вирхова, задерживающее продвижение науки вперёд, нужны прежде всего факты, факты и факты, нужны опыты, доказывающие несостоятельность и реакционность этого учения. Это нужно для того, чтобы ускорить темпы выполнения указания товарища Сталина превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны.

Несоответствие этой точке зрения Лепешинская считала нарушением партийной дисциплины. В архиве АН СССР исследователи А. Е. Гайсинович и Е. Б. Музрукова обнаружили копию заявления Лепешинской в Комиссию партийного контроля ВКП(б) с предло­жением назначить следствие по делу директора Биологического института им. Тимирязева Б. П. Токина, одного из первых её критиков и, как она отметила в скобках, сына кулака, эсера (1935 г.).

«В течение нескольких лет я пыталась собственными силами победить те препятствия, которые ставили мне в научной работе не только реакционные, стоящие на идеалистической или механистической позиции учёные, но и те товарищи, которые идут у них на поводу… Работы, являющиеся продолжением моих прежних работ, получивших высокую оценку со стороны тов. Лысенко, выходя из моей лаборатории, залеживаются в архивах дирекции, не читаются и не ставятся на доклады»

Выражая своё неприятие биологических теорий западных учёных, О. Б. Лепешинская указывала на обоснование этими теориями различий между людьми:

В нашей стране уже нет враждебных друг другу классов, и борьба идеалистов против диалектиков-материалистов все же, в зависимости от того, чьи интересы она защищает, носит характер классовой борьбы. И действительно, последователи Вирхова , Вейсмана , Менделя и Моргана , говорящие о неизменности гена и отрицающие влияние внешней среды, являются проповедниками лженаучных вещаний буржуазных евгеников и всяких извращений в генетике, на почве которых выросла расовая теория фашизма в капиталистических странах. Вторую мировую войну развязали силы империализма , в арсенале которого был и расизм .

О. Б. Лепешинская «Развитие жизненных процессов в доклеточном периоде», доклад 22-24 мая 1950 г.

Основные работы

Совещание 1950 г.

Монографии

• Лепешинская О. Б. Оболочка красных кровяных телец как коллоидная система и её изменчивость. - М.-Л.: Главнаука , ГИЗ , 1929. - 78 с.
• Лепешинская О. Б. Оболочки животных клеток и их биологическое значение. - [М.]: Медгиз , 1947. - 130 с.
• Лепешинская О. Б. Происхождение клеток из живого вещества и роль живого вещества в организме. - М.-Л.: Издательство АН СССР , 1945. - 294 с.
• Лепешинская О. Б. Происхождение клеток из живого вещества и роль живого вещества в организме. 2-е изд., испр. и доп. - М.: Издательство АМН СССР , 1950. - 304 с (Переиздание: Лепешинская О. Б. Происхождение клеток из живого вещества и роль живого вещества в организме. 2-е изд., испр. и доп. - М.: Изд-во АМН СССР, 1950. - 265 с.)
• Лепешинская О. Б. Развитие жизненных процессов в доклеточном периоде. - М.: Издательство АН СССР , 1952. - 303 с.
• Лепешинская О. Б. Оболочки животных клеток и их биологическое значение. 2-е изд., испр. и доп. - М.: Издательство АМН СССР , 1953. - 112 с.

Брошюры

• Лепешинская О. Б. Воинствующий витализм. О книге проф. Гурвича ["Лекции по общей гистологии"]. - Вологда: «Северный печатник», 1926. - 77 с.
• Лепешинская О. Б. Зачем нужна диалектика естествоиспытателю. К вопросу об отложении извести в организме. Развитие кости как диалектический процесс… [Сб. статей] - М.: Изд-во Гос. Тимиряз. НИИ, 1928. - 67 с.
• Лепешинская О. Б. Клетка, её жизнь и происхождение. - М.: Сельхозгиз , 1950. - 48 с (Переиздание: Лепешинская О. Б. Клетка и её происхождение. - М.: Сельхозгиз , 1951. - 48 с. Переиздание: Лепешинская О. Б. Клетка, её жизнь и происхождение. - М.: Госкультпросветиздат, 1952. - 62 с.)
• Лепешинская О. Б. // «Наука и жизнь ». - 1951. - № 07.
• Лепешинская О. Б. . - [М.]: «Молодая гвардия », 1951. - 39 с (Переиздание: Лепешинская О. Б. Происхождение клеток из живого вещества. Стенограмма публичной лекции… - [М.]: «Правда », 1951. - 40 с. Переиздание: Лепешинская О. Б. Происхождение клеток из живого вещества. - М.: Воениздат , 1952. - 76 с.)
• Лепешинская О. Б. Развитие клеток из живого вещества. (Материал к лекции с диафильмом и методические указания). - М.: Госкультпросветиздат , 1952. - 32 с.
• Лепешинская О. Б. Развитие клеток из неклеточного живого вещества. - М.: Госкультпросветиздат , 1952. - 54 с.
• Лепешинская О. Б. У истоков жизни. Лит. запись В. Д. Елагина. - М.-Л.: Детгиз , 1952. - 96 с (Переиздание: Лепешинская О. Б. У истоков жизни. Лит. запись В. Д. Елагина. - М.-Л.: Детгиз , 1953. - 104 с.)
• Лепешинская О. Б. О жизни, старости и долголетии. Расшир. стеногр. публичной лекции… - М.: «Знание », 1953. - 48 с (Переиздание: Лепешинская О. Б. О жизни, старости и долголетии. Расшир. стеногр. публичной лекции. - Мн.: Изд-во АН БССР, 1953. - 60 с.)
• Лепешинская О. Б. Развитие и перспективы новой клеточной теории. - М.: Госкультпросветиздат , 1953. - 56 с.
• Лепешинская О. Б. Неклеточные формы жизни и происхождение клеток. (Материал для бесед). - Свердловск: [Б. и.], 1954. - 11 с.

Редакторская работа

• Внеклеточные формы жизни. Сб. материалов для преподавателей биологии. Под ред. О. Б. Лепешинской. - [М.]: Изд-во АПН СССР, 1952. - 244 с.

Воспоминания

• Лепешинская О. Б. Мои воспоминания. Лит. запись Г. И. Эйсурович. - Абакан: Хаккнигоиздат , 1957. - 102 с.
• Лепешинская О. Б. Встречи с Ильичём (Воспоминания старой большевички). - М.: Госполитиздат , 1957. - 40 с.
• Лепешинская О. Б. Путь в революцию. Воспоминания старой большевички. Лит. запись З. Л. Дичарова. - Пермь: Пермское книжное издательство , 1963. - 118 с.
• Лепешинская О. Б. Встречи с Ильичём (Воспоминания старой большевички). 2-е изд. - М.: Политиздат , 1966. - 40 с.
• Лепешинская О. Б. Встречи с Ильичём (Воспоминания старой большевички). 3-е изд. - М.: Политиздат , 1968. - 56 с (Переиздание: Лепешинская О. Б. Встречи с Ильичем (Воспоминания старой большевички). 3-е изд. - М.: Политиздат , 1971. - 56 с.)

См. также

Напишите отзыв о статье "Лепешинская, Ольга Борисовна"

Примечания

1. Лепешинская, Ольга Борисовна // Куна - Ломами. - М . : Советская энциклопедия, 1973. - (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969-1978, т. 14).
2. Крюков В. Г. , журнал «Наука и жизнь », № 5, 1989 г.
3. Лысенко Т. Д.
4. Гайсинович А. Е. , Музрукова Е. Б. Наука , 1991. - С. 71-90.
5. // Александров В. Я. Трудные годы советской биологии: Записки современника. СПб.: «Наука », 1993.
6. Рапопорт Я. Л. . - М .: Книга, 1988. - 271 с.
8. Спешилова Е. Старая Пермь: Дома. Улицы. Люди. 1723-1917. - Пермь: Курсив, 1999. - 580 с. - 5000 экз.
10. , таблица VI
11. Лепешинская О. Б. У истоков жизни. - М.-Л.: Детгиз , 1952
12. «Совещание по проблеме живого вещества и развития клеток». Стенографический отчёт. М.: Издательство АН СССР , 1951
13. Лепешинская О. Б. // Совещание по проблеме живого вещества и развития клеток 22-24 мая 1950 г. Стенографический отчет. М.: Издательство Академии наук СССР , 1951. С. 9-34
14. Khrushchov G. (1951). «». (англ.) 42 (3): 121-122.
15. Nachtsheim H. (нем.) русск. (1951). «». (англ.) 42 (3): 122-123.
16. Н. Н. Шевлюк . История морфологии. Том 140. № 4. стр. 73-77
17. Александров В. Я. СПб.: «Наука », 1993. С.40-47
18. Zhinkin L.N. and Mikhailov V.P. (1958). «». Science 128 (3317): 182-6. DOI :10.1126/science.128.3317.182 .
19. Энгельс Ф. Диалектика природы . М.: Госполитиздат , 1948. С. 245
20. Энгельс Ф. Анти-Дюринг . М.: Госполитиздат , 1950. С. 77.
21. Энгельс Ф. Анти-Дюринг . М.: Госполитиздат , 1950. С. 322.
22. Архив АН СССР, ф. 1588. оп. 1, № 103, л. 1 , цит. по Гайсинович А. Е. , Музрукова Е. Б. // Репрессированная наука. - Л. : Наука , 1991. - С. 71-90.
23. Архив АН СССР, ф. 1588, оп. 1, № 114, л. 1., цит. по Гайсинович А. Е. , Музрукова Е. Б. // Репрессированная наука. - Л. : Наука , 1991. - С. 71-90.

Литература

• Александров В. Я. // Трудные годы советской биологии: Записки современника. - СПб. : Наука , 1993. - С. 125-147. - 262 с. - ISBN 5-02-025850-4 .
• («Письмо 13-ти», авторы: Н. Г. Хлопин, Д. Н. Насонов, П. Г. Светлов, Ю. И. Полянский, П. В. Макаров, Н. Л. Гербильский, 3. С. Кацнельсон, Б. П. Токин, В. Я. Александров, Ш. Д. Галустян, А. Г. Кнорре, В. П. Михайлов, В. А. Догель) // «Медицинский работник» 7 июля 1948 г.

Отрывок, характеризующий Лепешинская, Ольга Борисовна

– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег"ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.

Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l"empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.

Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu"est ce que c"est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d"honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.

На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l"Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d"honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s"est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l"avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.

В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».