Лосский николай онуфриевич как философ. Н. О. Лосский Всё имманентно всему. Николай Онуфриевич Лосский

ЛОССКИЙ Николай Онуфриевич

(1870-1965) - , представитель рус. интуитивизма и персонализма. Окончил физико-математический и историко-филологический факультеты Петербургского ун-та, с 1900 - приват-доцент, с 1916 - проф. В 1922 выслан из России, преподавал в ун-тах Праги, Брно, Братиславы, в 1946 переехал в США, где стал проф. Свято-Владимирской духовной академии в Нью-Йорке и работал до 1950.
Длительная филос. миросозерцания Л. привела его к признанию истинности христианства, но сама филос. строилась в рамках повышенной систематичности и логической обоснованности, что нашло свое в учении о предмете, методе и структуре философии; в гносеологии интуитивизма; в идеал-реалистической, персоналистической онтологии и метафизике; в филос. психологии и антропологии; в логике и теории свободы воли; в христианской теономной этике, эстетике и социальной философии. Л. был также историком философии и понимал ее как особую «науку о мире как целом», стремящуюся «установить цельную, непротиворечивую общую картину мира как основу для всех частных утверждений о нем». Выступая против трансцендентного и имманентного «гносеологического индивидуализма», Л. в «Обосновании интуитивизма» сформулировал свою гносеологическую позицию: «...В процессе познания внешнего мира трансцендентен в отношении к познающему Я, но, несмотря на это, он остается имманентным самому процессу знания». Онтологию идеал-реализма Л. называл также «иерархическим персонализмом» и возводил этот онтологический к монадологии Г. В. Лейбница. Абсолют как Высшее сверхмировое начало описывался Л. в терминах апо-фатического богословия: «Сущее сверхсовершенство» «сверхразумного» и «сверхличного» Бога. В своем отношении к миру Абсолютное выступает подлинным творцом «множества субстанций» как «конкретно-идеальных начал», составляющих высшую сферу мира - Царство Духа. Это есть Царство Божие, а обитатели его обладают бессмертным «духоносным телом» и совершенным «космическим сознанием».

Философия: Энциклопедический словарь. - М.: Гардарики . Под редакцией А.А. Ивина . 2004 .

ЛОССКИЙ Николай Онуфриевич

ЛОССКИЙ Николай Онуфриевич - русский философ, создатель интуитивизма. Учился в гимназии в Витебске, увлекся идеями атеизма и социализма, за что в 1887 исключен из гимназии. Продолжил за границей. Вернувшись на родину, в 1891 поступил на естественно-научное отделение Петербургского университета; в 1894 перешел на историко-филологический факультет. Учился у А. Введенского ν. А. Козлова. В 1901-03 находился в заграничной командировке (учился у В. Виндельбанда в Страсбурге, у В. Вундта в Лейпциге). К этому времени у Лосского уже сложились главные идеи его концепции, изложенные в диссертации “Основные учения психологии с точки зрения волюнтаризма”, изданной в 1903. Перевел “Критику чистого разума” И. Канта (1907). В России Лосский опубликовал работы: “Обоснование интуитивизма” (1906), “Введение в философию” (1911), “Интуитивная Бергсона” (1914), “Мир как органическое целое” (1917), “Основные вопросы гносеологии” (1918). Вел педагогическую (с 1900 приват-доцент, с 1916 профессор Петербургского университета). Октябрьскую революцию не принял, в 1922 был выслан в Германию, вскоре перебрался в Прагу, где преподавал в Русском университете, а также в университетах Брно и Братиславы. В 1945 переехал во Францию, с 1946 в США, где до 1950 был профессором Духовной семинарии Св. Владимира в Нью-Йорке. В пражский и американский периоды жизни Лосским написаны “Свобода воли” (1927), “Ценность и бытие” (1931), “Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция” (1938) и “Условия абсолютного добра. Основы этики” (1949) и др. Он читал лекции, исследовал проблемы, посвященные философии и культуре России и обобщенные затем в ряде произведений (“История русской философии”, 1951; “Достоевский и христианское миропонимание”, 1951; “Характер русского народа”, 1957). Умер в возрасте 94 лет в Париже.

Свое учение мыслитель строит как единую систему, в основу которой положен фундаментальных принципов, и главный из них - специфически истолкованный интуитивизма. Первооснованием системы стала “пропедевтическая гносеология” интуитивизма - на ее фундаменте предполагалось выстраивать онтологию и метафизику, философскую психологию, антропологию, логику, этику, эстетику, социальную философию. Завершением должно было учение о Царстве духа как Царстве Божием. Наиболее разработаны в философии Лосского гносеологические, онтологические, религиозно-теологические, этические, аксиологические аспекты.

Гносеологическое учение философа, в тенденции объединяемое с онтологией, получило интуитивизма. Из сравнительно-типологического анализа (прежде всего в работе “Обоснование интуитивизма”) эмпиризма и рационализма, их достоинств и их недостатков, он делает вывод: новая “должна отказаться от предпосылки рационализма и эмпиризма, согласно которой и объект обособлены друг от друга...”. Необходимо “снять перегородки между субъектом и объектом, признать их первоначальное ...” (Избранное. М., 1991, с. 67-68). От анализа знания, характерного для традиционной логики и гносеологии, Лосский переходит к исследованию переживания. “Согласно нашей точке зрения, - пишет он, - сравниваемое и есть объект знания...” (там же, с. 76). Свой мыслитель также именует эмпиризмом, но в отличие от “индивидуалистического” классического эмпиризма подчеркивает его всеобщие моменты, благодаря чему он становится “универсалистским эмпиризмом”, ибо его - также и , которое, однако, не есть сверхопытное. Лосский стремится включить в интуитивистскую концепцию “мистические” элементы: в данном случае идет о таких сторонах религиозного опыта, благодаря которым способен переживать Бога так же непосредственно, как свое Я; также непосредственно он может переживать любое не-Я.

Специфику своего интуитивизма философ усматривает в новом решении вопроса об отношении знания и бытия: во-первых, само есть в том смысле, чтооно действительно существует; во-вторых, “знание содержит в себе как элемент бытие, которое само по себе, т. е. помимо процесса сравнения, вовсе не есть знание” (там же, с. 327). Так интуинтивистская превращается в новую онтологию.

Свою онтологическую концепцию, построенную на фундаменте гносеологии, Лосский назвал “органическим конкретным идеал-реализмом” и изложил в работе “Мир как органическое целое”. В ней по-новому ставятся и решаются традиционные проблемы метафизики - вопросы о соотношении целого и частей, об органической целостности мира, о реальном и идеальном бытии, о субстанции, об абсолютном. В органическом миропонимании утверждается относительность бытия любого вида, т. е. его несамостоятельность и - как члена мирового целого - с системой всего мира. Когда речь заходит о ценностях, то, напротив, утверждается их абсолютность. Согласно идеал-реализму, в состав мира входит прежде всего реальное бытие, т. е. пространственно-временные или временные процессы. В основе же реального бытия - бытие. Оно стоит выше пространственно-временных событий. Математические формы, законы отношений - примеры отвлеченно-идеального бытия. “Выше их стоит конкретно-идеальное бытие, напр., Я человека” (там же, с. 525). Конкретно-идеальное бытие Лосский уподобляет монаде Лейбница и называет его “субстанциальным деятелем”. Лейбницевское учение о монадах он мыслит необходимым сочетать с “учением об идеальных началах в духе платонизма... В этой системе всякий субстанциальный деятель есть , т. е. единственный, своеобразный, незаменимый элемент мира, имеющий свое особое и значение для всего мира; своеобразие индивидуума выражено в идее Бога о нем и составляет его идеальное назначение” (там же, с. 526-527). Отсюда Лосский органично переходит к принципу персонализма. На каждой ступени развития мира утверждается наличие “субстанциального деятеля” более высокого порядка, поэтому именуется также иерархическим персонализмом. На этой сложной метафизическо-онтологической основе затем воздвигается учение о свободе, в котором рассматривается сначала отрицательное, а потом положительное свободы. Отрицательное свободы - человека “от...” (от внешнего мира, своего тела, своего характера, от своего прошлого, от Бога) Правда, уже на ступени отрицательной свободы человека совершается переход к свободе положительной: “человек оказался свободным от всего, что есть в мире, и даже от Того, Кто выше мира” (там же, с. 576). Формальная свобода человека перерастает в содержательную материальную свободу при условии, что в распоряжении людей находится “бесконечная творческая для осуществления бесконечного разнообразия красоты, добра и обретения совершенной истины” (с. 583). В “Условиях абсолютного добра” и других этических работах Лосский сосредоточился на обосновании Добра как абсолютной ценности, на критике релятивизации ценностей, на религиозном обосновании высших, или абсолютных, ценностей Добра, Истины, Красоты, Любви, Всесовершенства, на противопоставлении им эгоистических, животных склонностей людей, приводящих к “отпадению”, отчуждению личности от Бога. Индивид должен добровольно отречься от использования безграничной формальной свободы и сделать бесповоротный в пользу Добра, а значит и в пользу “благодатного всемогущества положительной материальной свободы в Боге и Царстве Божием” (там же, с. 597). Соч.: Воспоминания. Жизнь и философский путь. Мюнхен, 1968. Лит.: Старченко Η. Η. Мир, и человек в философии Η.Ο. Лосского. М., 1991; Гайденко П. П. Иерархический Н. О. Лосского. - В кн.: Лосский Н. О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М., 1995. с. 349-370; Филатов В. П. Жизнь и философская система Н. О. Лосского. - В кн.: Лосский Н. О. Избранное. М., 1991. с. 3-10; Лосский Николай Онуфриевич (СкенленДлс. П., Старченко Н. //.).- Русская философия. Словарь. М., 1995, с. 274-276.

Я. В. Мотрошилова

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль . Под редакцией В. С. Стёпина . 2001 .

Смотреть что такое "ЛОССКИЙ Николай Онуфриевич" в других словарях:

Лосский, Николай Онуфриевич философ (родился в 1870 г.), профессор философии на петроградских Высших женских курсах и приват доцент по кафедре философии в Петроградском университете. В гносеологии Лосский представитель интуитивизма, в основу… … Биографический словарь

- (1870 1965) российский философ, один из крупнейших представителей интуитивизма и персонализма в России. В 1922 выслан за границу, до 1945 жил в Праге, в 1947 50 в Нью Йорке. Основные труды по психологии, логике, проблемам интуиции, свободы воли и … Большой Энциклопедический словарь

Русский философ идеалист, представитель интуитивизма и персонализма. Приват доцент (с 1900) и профессор (с 1916) Петербургского университета. В 1922 выслан за… … Большая советская энциклопедия

Лосский, Николай Онуфриевич - ЛОССКИЙ Николай Онуфриевич (1870 1965), философ, один из крупнейших представителей интуитивизма и персонализма в России. В 1922 выслан за границу, до 1945 жил в Чехословакии, в 1946 52 в США. Главную задачу философии видел в построении “теории о… … Иллюстрированный энциклопедический словарь

Писатель. Род. в 1870 г. Уволенный из шестого класса гимназии "за пропаганду атеизма и социализма", отправился без паспорта за границу и поступил вольнослушателем на естественный факультет бернского университета. Вернувшись затем с… … Большая биографическая энциклопедия

- (1870 1965), философ, один из крупнейших представителей интуитивизма и персонализма в России. В 1922 выслан за границу, до 1945 жил в Праге, в 1947 50 в Нью Йорке. Основные труды по психологии, логике, проблемам интуиции, свободы воли и др. * * * … Энциклопедический словарь

Николай Онуфриевич Лосский C обложки книги «Айн Рэнд: Русская радикалка» Дата рождения: 24 ноября (6 декабря) 1870(1870 12 06) Место р … Википедия

Николай Онуфриевич Лосский From the bookcover Ayn Rand: The Russian Radical Дата и место рождения: 6 декабря, 1870 (Креславка, Российская империя) … Википедия

Лосский Николай Онуфриевич - (1870 1965) русский философ, выразитель идей интуитивизма и персонализма. Окончил Санкт Петербургский университет, факультеты историко филологический и естественный, впоследствии там же преподавал философию. В 1922 г. был выслан советским… … Великие философы: учебный словарь-справочник

- (1870 1965), русский философ. Родился в с.Креславка Двинского уезда Витебской губернии. Окончил физико математический и историко филологический факультеты Петербургского университета, впоследствии стал профессором этого университета. Был выслан… … Энциклопедия Кольера

Книги

История русской философии , Лосский Николай Онуфриевич , Этой книги для советского читателя вроде бы не существовало, она переиздавалась у нас лишь по спецзаказу. Между тем этот труд Н. О. Лосского (1870-1965), пожалуй, единственный в своем роде… Категория:

Церковь невидимая есть Царство Небесное с Господом Иисусом Христом во главе. В Ней множество членов, и каждый из них осуществляет несказанное богатство жизни и творчества, оправдывая слова Христа «в доме Отца Моего обителей много». Но все эти обители образуют единое царство, каждая из них есть нечто абсолютно-ценное, т. е. ценное не только для себя, а равным образом и для всех; здесь нет нигде разъединения и вражды; наоборот единство в многообразии осуществлено в высшей степени так, что Церковь эта есть «Едино Тело и един Дух» (Еф. 4, 4).

Церковь видимая, земная, есть тоже Царство Божие, однако, лишь становящееся: под благим руководством Иисуса Христа, при соучастии остальных членов Царства Божия, она движется в направлении к цели стать Единым Телом и Единым Духом. Вследствие неразрывной связи своей с невидимой Церковью, а также согласно своей цели осуществить сполна идеал целостного единства, спаянного любовью, также и видимая Церковь может быть по своей сущности не иначе, как Единою. В действительности, однако, члены ее образуют общины верующих, столь отличные друг от друга и столь, по-видимому, разобщенные, что мы привыкли говорить о христианских церквах, как будто окончательно решив, что здесь возможна чистая множественность. Из определения понятия Церкви явствует, что это невозможно, и потому в дальнейшем, говоря о церквах, т. е. пользуясь термином в неточном смысле, условлюсь писать его с малой буквы, а говоря о подлинной Единой Церкви писать с большой буквы.

Перед нами, таким образом, стоит вопрос, в каком смысле земную множественность церквей можно понять, как Единую Церковь. Рассматривать его я буду только со стороны отношения между православием и католичеством, полагая, что примененный мною метод может быть использован mutatis mutandis также и для решения вопроса в полном объеме.

Проблема сведения земной множественности к единству гораздо более трудна и сложна, чем вопрос о множественности в Царстве Божием. В самом деле, на земле, кроме множественности правомерной, допускаемой и даже требуемой идеалом, есть еще множественность дурная, проистекающая из заблуждений и искажений. Так, правомерна и необходима множественность национальных поместных церквей: различия их, выражающиеся в церковном быте, легендах, местных культах святых, в церковной музыке, в характере религиозных чувств и т. п. конкретных идеальных чертах общения человека с Богом, придают особенную интимную прелесть религиозной жизни и, дополняя друг друга, содействуют полноте единения мира с Богом. Они нисколько не нарушают внутреннего единства Церкви. Печальную ограниченность проявил бы тот христианин, который не мог бы сочувственно вжиться в религиозное настроение польского простолюдина, который, потеряв ребенка, молится, распростершись «кжижем», на полу церкви, или неспособен был бы приобщиться к чувствам, выраженным в бесчисленных покаянных «господи, помилуй» православного богослужения. Только те различия принадлежат к сфере дурной множественности, которые, содержа в себе заблуждения или зло, требуют отрицания и, следовательно, ведут к разобщению. Такая дурная множественность невозможна в Церкви и в церквах, потому что, как сущее и даже как становящееся Царство Божие с Иисусом Христом во главе, Церковь непогрешима. Однако, земные члены ее и даже обширные группы членов Церкви способны грешить и заблуждаться, поскольку они лишь частично осуществляют цель единения всех в Боге. Поэтому при возникновении разногласий между церквами встает мучительный вопрос, кто-же находится отчасти или сполна в состоянии отъединения от Церкви, или в лучшем случае, если несовместимой противоположности в действительности нет, вопрос, кто же проявил недостаток любви и мудрости, приняв согласимые отличия за противоречия истине или добру.

В спорах между католичеством и православием никто не мог и, надеюсь, не будет в состоянии привести доводы, которые с несоменностью устанавливали бы, что одна из спорящих сторон совсем не есть церковь, что она отпала от главы своей, Христа. Важнейший упрек католичеству, часто повторяемый, заострен до последних пределов Достоевским, который высказал его в «Братьях Карамазовых» от имени ученого монаха, Отца Паисия, такъ: «не церковь обращается в государство, поймите это. То Рим и его мечта. То третье диаволово искушение. А напротив, государство обращается в церковь, восходит до церкви и становится церковью на всей земле, - что совершенно уже противоположно и ультрамонтанству, и Риму, и вашему толкованию, и есть лишь великое предназначение православия на земле, от Востока звезда сия воссияет»1). Еще гораздо глубже и утонченнее Достоевский выразил опасности, таящиеся в католицизме, в художественной форме посредством легенды о «Великом инквизиторе1». Не будем, однако, заниматься анализом этого сложного образа, упростим свою задачу, обратившись к Вл. Соловьеву, который выразил вопрос точно в наиобщей форме и вместе с тем дал справедливое решение его. «Рим, - говорит он, - по своему практическому характеру, прежде всего поставил заботу о средствах к достижению царства Божия на земле. - «В таком характере и направлении заключалась и великая сила Рима, и великая опасность для него. Опасность, в заботах о власти, как главном средстве или условии дела Божия на земле, забыть о цели этого дела и незаметно поставить средство на месте цели, забывая, что духовная власть есть лишь способ подготовить и провести человечество к царству Божию, в котором уже нет никакой власти и никакого господства»2.

В случаях, когда такое искажение имело место, виновны в этом были отдельные служители церкви, но не сама церковь. Если уж подсчитывать грехи церковных деятелей, не мало найдется их и у служителей Восточной церкви. Главный из них, по Соловьеву, в том, что «ревниво оберегая основу Церкви - священное предание - православный Восток не хотел ничего созидать на этой основе. В этом он был не прав. Святые предания есть первое и важнейшее в Церкви. Но нельзя на этом остановиться: нужна крепкая ограда, нужна свободная вершина. Ограда церкви - это стройно организованная и объединенная церковная власть, а вершина церкви есть свобода духовной жизни.»

Отнесение вины за счет отдельных лиц невозможно, однако, в такой области, как догматическое исповедание веры, принятое всею церковью, Поэтому с особенным волнением приступаем к рассмотрению разногласий в этой сфере: нет ли здесь абсолютно непримиримого противоречия между Востоком и Западом, обязывающего к выводу, что одна из сторон отпала от Церкви? Ответ на этот вопрос не так легко достижим, как кажется: он не может быть получен путем простого сличения по правилам формальной логики догматических положений, высказываемых католичеством и православием, а также отрицаний каких-либо догматов одной из сторон.

Дело в том, что Божественные тайны открываются человеческому уму лишь весьма неполно и несовершенно. Есть как бы запрет, налагаемый на всякое торопливое устремление в горние сферы для души, не подготовленной к этому полету всесторонне. Попытки расширить свою душевную жизнь путем вступления в новую область добра или Божественной истины всегда сопутствуются какими-либо на первый взгляд случайными стечениями тягостных обстоятельств, болезнями, несчастиями, страхами и т. п. Как будто нужно пройти через особенный искус или испытания, чтобы удостоиться движения вперед. Даже чтение какой-либо давно уже опубликованной книги, напр. такой, как «Неведомая брань» старца Никодима Святогорца, иной душе не дается даром. Оккультисты говорят, что есть особый дух, «страж порога», испытывающий человека на каждой ступени его движения вверх. Великая мудрость обнаруживается в этом строении мира, предохраняющем человека от таких шагов, которые могли бы, открыв передним сразу слишком широкий горизонт, вызвать головокружение и увлечь его в бездну падения, еще более глубокую, чем раньше. Так напр., в современной религиозно-мистической литературе в России намечается раскрытие какой-то новой истины о Божественности женского начала. (Вл. Соловьев, Флоренский, Булгаков, А. Н. Шмидт); но эта идея чуть брезжит в тумане, о закреплении ее в отчетливом догмате нечего еще и загадывать. И понятно; когда подумаешь о недисциплинированности человеческой души, особенно славянской, о глубоком нарушении в ней той целости, которая присуща целомудрию, становится ясно, что такое учение только для некоторых душ было бы стимулом к созерцанию чистоты и красоты божественного начала в женщине, а большинству оно дало бы лишь повод к новым соблазнам и извращениям, которых и без того не мало, как на Востоке, напр. в виде хлыстовства, так и на Западе, напр., в чувственной мистике.

Если принять таким образом во внимание, что человеческий ум удостоился откровения только немногих моментов полноты Божественной жизни, то нас перестанут пугать различия в вероучении католичества и православия. Самое определенное на первый взгляд противоречие, напр. католический догмат Filioque и отрицание его православием, может быть снято дальнейшим догматическим развитием. Ведь несомненно, что все три Лица Пресвятой Троицы соучаствуют в бытии друг друга. Настанет время, когда Церковь раскроет догматическое учение об этом отношении Отца и Сына к Духу Святому, Духа Святого и Отца к Сыну, Сына и Духа Святого к Отцу. Тогда на каком-нибудь вселенском соборе, путем совместной работы Восточной и Западной Церкви, догмат Filioque быть может, будет осложнен такими дополнениями и разграничениями, которые сделают его приемлемым для всех христиан. Аналогичные соображения приложимы к догмату о Непорочном Зачатий. Это учение есть первый подход к решению вопроса о Божественности женского начала. Когда Церковь полнее раскроет учение о природе Пресвятой Девы Марии, тогда, быть может, сомнения, вызываемые католическим догматом, рассеются.

Несравненно более велика трудность, заключающаяся в различии основного принципа иерархического строя церкви на Востоке и Западе. В православной церкви епископы равны друг другу, патриарх есть лишь «первый среди равных» и высшею инстанцией является собор. В католической церкви Папа стоит неизмеримо выше зависимых от него епископов; мало того, когда он говорит с кафедры, он не зависим от собора, так как определения его «не преобразуемы сами по себе, а не по согласию церкви» (ex sese, non autem ex consensu ecclesiae irreformabiles esse).

Соборный строй церкви аналогичен республиканскому строю государства, а в основу католической церкви положен монархический принцип. Что же соответствует истине и добру? Для христианина нет никакого сомнения, что мир построен согласно монархическому принципу. Εἴς κοίσαωος ἔστω и этот Единый Властитель мира есть Бог. Однако отсюда вовсе не следует, что монархический строй вселенной должен иметь копию на земле в форме политических и религиозных общин, монархически управляемых одним человеком. Быть может, наоборот, именно чистота осуществления монархического принципа требует всегда или, по крайней мере, на известной ступени развития республиканского и соборного строя на земле. Ответить на этот вопрос можно лишь исходя из разработанной метафизической системы. Я попытаюсь решить его, опираясь на развиваемое мною органическое миропонимание, особенно поскольку оно содержит в себе учение о том, что мир есть иерархически построенная система личностей, актуальных и потенциальных (см. мою книгу «Мир, как органическое целое»). Учение о мире, как иерархической системе личностей или индивидуумов, существует в весьма разнообразных формах; таковы, напр., столь разнородные системы, как учение Лейбница, Эд. Гартмана, Вундта, В. Штерна и др. Примером может служить такое бытие, как государство. Множество человеческих индивидуумов вовсе не исчерпывают сущности государства. Это высокое органическое единство возможно лишь потому, что человеческие личности в нем объемлются более высоким началом, снимающим обособление индивидуумов друг от друга и превращающих их в граждан, способных к координированным целесообразным социальным актам (напр. судебное производство, война и т. п.) сверхчеловеческого порядка (не индивидуально-человеческим, а социальным). Это единое начало в основе государства есть личность высшего порядка, придающая всему общественному целому личный и индивидуальный характер, природу «Объективного духа», по Гегелю.

Такое строение мира можно проследить и вверх и вниз. Так, спускаясь вниз можно признать, что каждая клетка человеческого тела есть живое единое существо (организм и индивидуальность низшего, чем человек, типа), и все эти существа подчинены человеческому я, личности, высшего, чем они, порядка. Вверх тоже строение: человеческие общества суть организмы развивающегося человечества, которое в свою очередь подчинено, через более или менее длинный ряд посредств единству Вселенной. Во главе мира стоит сверхмировое начало, Бог, завершая иерархически-монархическое строение всего бытия: конечно, отношение Бога к миру во многом абсолютно несравнимо с отношениями идивидуумов высшего и низшего порядка внутри мира, но все-же есть и такие стороны Его деятельности, которые дают право называть Его Царем небесным не только для Царства Божия, но и для нас, грешных.

В этом строении мира всякое высшее начало, подчиняющее и объединяющее свои элементы, стоит всегда на высшей ступени бытия, чем его элементы: так, 1. человеческое я не есть одна из клеток человеческого организма, 2. объективный дух не есть один из граждан государства, 3. Бог не есть один из элементов мирового бытия и т. п.

Акты государственного целого так сложны и отличны от индивидуально-человеческих, что граждане могут быть носителями лишь некоторых элементов их и иметь сведения о целом только в форме схематических или отвлеченных понятий. Так, международные отношения, меры предосторожности, принимаемые одним государством против другого и т. п., основываются на восприятиях, глубоко отличных от наших, так как общение отдельных граждан дает каждому из них лишь жалкие обрывки сведений о чужом государстве, да и сами граждане этого чужого государства, даже вожди его, часто не могут сознательно формулировать цели своего народа, поэтому нередко действия государства, опираясь на иные восприятия и служа иным целям, чем то, что происходит в душе отдельных членов его, стоят в резком противоречии с некоторыми чертами индивидуального характера граждан его; вспомним, напр., джентельменство англичан в личных сношениях и «коварство Альбиона» в международной жизни, мягкосердечие русских и внутреннюю свободу в личных сношениях и жестокость России к своим гражданам, а также безграничное попирание их свободы. Вероятно, в этих свойствах государства обнаруживается мудрость и дальновидность, целесообразный выбор средств в данной обстановке, превосходящей меру понимания человека.

Таким образом немыслимо, чтобы отдельный гражданин, напр., монарх был в полном смысле слова Душою народа. Только в редких, исключительных случаях великий государь (Петр Великий) или какой-либо другой гениальный государственный деятель (Бисмарк) до некоторой степени приближается к тому, чтобы воплощать в себе, да и то лишь некоторые отдельные устремления своего государства. Фактически даже наиболее самовластный монарх принимает большинство решений в согласии с правительственным целым, т. е. так, что они вырабатываются сверхчеловеческим единством. Неудивительно поэтому, что по мере усложнения жизни и усовершенствования техники государственного управления и законодательства, все шире распространяется представительный образ правления и все чаще монархический строй даже совсем сходит со сцены, уступая место республиканскому. Иногда даже монархия есть ничто иное, как замаскированная республика, напр., Англия, где король есть «primus inter pares» (Прим.: Аналогичные соображения о высокой ценности представительных форм правления и о том, что принятие решения по большинству голосов основано не на механическом принципе, развиты мною уже давно в статье: «О народовластии» в журнале «Новый Путь» 1904 г., декабрь.)

Все сказанное еще с большею уверенностью может быть повторено о Церкви, потому что о ней, благодаря откровению мы знаем больше, чем о государстве. Во главе Церкви стоит Сам Бог, Иисус Христос. Задача Церкви - соединить всех верующих так глубоко, чтобы мы были во Христе «Едино Тело и Един Дух».

Христос есть не душа Церкви, а Дух; следовательно, и единое Тело Церкви содержит в себе не грубое непроницаемое вещество, более разъединяющее, чем соединяющее людей, а Преображенную Телесность. (Прим.: См. Н. Лосский, Мир, как органическое целое, о возможности глубокого перерождения вещества; см. также мою брошюру «Материя в системе органического мировоззрения» и брошюру «Современный витализм». О духовном теле без вещественной раздельности и тяжести, см. соч. Вл. Соловьева, напр., в его «Духовных основах жизни», собр. соч. III т., стр. 341).

Следовательно, верующие подлинно приобщаются к Церкви лишь в той мере, в какой они, возрастая в своей духовности, достигают и в своей телесности, хотя бы в некоторых отношениях, Преображения. К этой великой цели ведет не только повседневное упражнение в христианских чувствах, мыслях и делах, но и выполняемое с должным расположением духа Таинство Евхаристии. Множество христиан, приобщаясь Тела и Крови Христа, в порыве чувств и настроений, снимающих эгоистическое обособление людей от Бога и друг от друга, становятся хоть временно и частично, хоть на один миг членами Единого Тела и Духа.

Кто-же из людей в этом мистическом единстве, в Единой Церкви может считаться верховным выразителем ее мысли и воли? Думается есть только одно такое лице - Богочеловек Иисус Христос. Никто из людей не может заменить этого вечного Царя ее и быть в течении своего верховного служения Церкви хотя бы только в делах веры и нравов, постоянным выразителем мнения ее, осуществляя в себе как бы новое воплощение Христа. Такое учение было бы возможно разве лишь для тех, кто низводит Иисуса Христа на степень лишь учителя, одного из многих учителей (Будда, Конфуций, Моисей, Магомет и т. п.) Остается, таким образом, думать, что в видимой церкви на земле высшею инстанциею в основных вопросах веры, жизни и устроения Церкви может быть только сверхчеловеческое единство вселенского собора, к нему более, чем к какому бы то ни было другому собранию верующих, применимы слова Господа «где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди них» (Мат. 18, 20). Лишь в отдельных случаях, в сравнительно ограниченной сфере, в области тех нужд церкви, которые требуют быстрого отклика, можно полагать, что Дух Христов, ради устроения Церкви, говорит через одного из иерархов. Будущий вселенский собор, составленный из представителей Восточной и Западной церкви, может быть признает таким иерархом Святейшего Отца, Папу Римского. Тогда Церковь получила бы строение, сочетающее в себе соборный принцип с монархическим в такой форме, которая устраняла бы соблазн, будто есть на земле человек, имеющий притязание быть преемником Иисуса Христа на Его Престоле.

Трудно будет выработать начала такого строя Церкви. Он не может быть результатом беспринципного, эклектического компромисса. Поэтому я отдаю себе отчет в том, что нормы его должны быть выработаны сверхчеловеческою мудростью Вселенского Собора, и ограничиваюсь лишь формулировкою этой задачи. Но раньше, чем покинуть эту тему, я бы хотел обратить внимание на следующее печальное обстоятельство. Кроме вопроса об истинности того или иного принципа строя Церкви, обсуждение этой проблемы затрудняется возбуждаемыми ею страстями, политическими и личными. Политические страсти отличаются большою остротою, но еще более едкий характер имеет личная страсть, гордыня, обуздание которой необходимо для соединения церквей. В самом деле, иерархи Восточной Церкви должны будут при воссоединении смиренно признать первенство Папы, хотя бы и в весьма смягченной форме, а Святейший Отец должен будет сделать еще большую уступку, именно согласиться на новые ограничительные комментарии к догмату о его непогрешимости, еще не высказанные при первой формулировке догмата.

Согласно сказанному, воссоединение церквей в форме равноправного сочетания их в единой земной организации невозможно без дальнейшего догматического развития. Однако некоторые православные богословы отвергают возможность догматического развития, указывая на то, что божественные силы, проявляющиеся в Церкви, всегда остаются неизменными. Недоразумение, кроющееся в этом возражении против воссоединения с Западною Церковью, весьма обстоятельно разъяснено Вл. Соловьевым. Поэтому я ограничусь лишь ссылкою на его соображения по этому вопросу. Соловьев указывает на различие между божественною и человеческою стороною Церкви: «В области Божественного бытия несть изменения ниже преложения стен. Все изменяющееся и совершенствующееся в истории Откровения принадлежит к человеческой стороне церкви как внешняя природа лишь постепенно открывается уму человека и человечества, вследствие чего мы должны говорить о развитии опыта и естественной науки, так и Божественное начало постепенно открывается сознанию человеческому и мы должны говорить о развитии религиозного опыта и религиозного мышления». Подчеркнутые слова прямо показывают, что прогресс здесь полагается в человеке, а не в Божестве3.

Свою мысль Соловьев далее обосновывает путем рассмотрения «истории христианских догматов от времен апостольских и до разделения церквей». В первоначальной церкви он находит один только перводогмат «совершенной богочеловечности», в котором «логически заключается вся полнота истины» (стр. 283), однако раскрытие этой истины в расчлененной форме ряда догматических определений потребовало напряженной работы нескольких веков, причем нередко великие учители церкви высказывали мнения, несогласные с истиною, пока Вселенский Собор не вырабатывал соответственного догмата.

До сих пор я говорил лишь о тех сторонах вопроса, которые выразимы в отвлеченных понятиях. Теперь нужно коснуться, быть может, самой трудной и темной стороны дела. Идею воссоединения церквей нередко объявляют неосуществимою потому, что «дух» католической церкви чужд русскому православному человеку. По поводу взглядов И. С. Аксакова на этот вопрос Вл. Соловьев говорит: «Внутренняя сущность всех его возражений может быть прямо сведена к тому утверждению, что римское католичество претит русскому народному духу и чувству» (стр. 235). Здесь два «духа» стоят друг против друга во всем своем индивидуальном своеобразии и не приемлют друг друга. Каждый из них потенциально есть всеобъемлющее начало, способное любовно охватить весь мир, но оба они реализовали в своей человеческой природе лишь малую часть своих возможностей и усматривают друг в друге прежде всего сторону ограниченности. Четкие формы, острые грани внешности иезуита на нравятся нам; кажется, что под этими внешними чертами таится нечто уклонившееся в сторону недолжного. Вероятно, такие же чувства пробуждаются у католика при созерцании округлых форм, мягких, расплывающихся линий, присущих внешности русского Иерарха. Надо однако помнить, что смутные антипатии к чужой индивидуальности нередко бывают обоснованными низшею стороною нашего я, чаще всего нашею собственною ограниченностью. Так, зачастую нас отталкивают чужие достоинства, если у нас их нет, и мы зорко подмечаем ограниченно-человеческую сторону этих достоинств. В тех случаях, когда мы почему-либо вступаем в неприязненные отношения с западными народами, мы воспринимаем их выдержку, выработанность форм, настойчивую волю в дурных аспектах педантизма, жесткости, злопамятности, неумения прощать и т. п.; так же несправедливо относятся и к нам, воспринимая русскую мягкость, незлобивость, искание примирения в отрицательных аспектах мягкотелости, пассивности, беспринципности. Когда пелена спадает с глаз наших, мы усматриваем чужую индивидуальность в ее положительной бытийственности, как творение Божие, незаменимое никаким другим существом и ценное именно в своеобразии его духа. Хвала Господу, создавшему бесконечное разнообразие бытия: чего нет у нас, то есть у других и, вступив в гармоническое, любовное отношение друг к другу, мы достигнем сообща, друг в друге совершенной полноты бытия, став «Единым Телом и Единым Духом».

Вместо гаданий о сокровенном «духе» католической церкви сосредоточимся лучше на деяниях великих подвижников ее - святых Франциска Ассизского, Бернарда Клервосского и др., тогда мы проникнемся любовью к ней и она явится перед нашим взором в светлом одеянии; то же самое пусть сделает и римский католик в отношении к православной церкви, пусть он подумает хотя бы о том добре, которое творится в тиши ее обителей духоносными старцами, и поймет высокий дух, таящийся под ее скромными формами.

Каждый шаг на этом пути требует пробуждения в нашей душе главной, но и самой редкой добродетели, христианской любви. После длительного обособления и даже отчуждения, многим будет не легко пробудить в себе живую симпатию к другой церкви, придется сначала воспитывать себя в этом направлении. На первых порах было бы хорошо уж и то, если бы в церквах и костелах во время богослужения возносилась к Богу молитва о всех высших иерархах ««Соборной и Апостольской Церкви», о Папе Римском и всех Восточных Патриархах. Такой обычай служил бы напоминанием каждому верующему, что мы не чужие друг другу, что все мы «Едино стадо» и Пастырь у нас Един.

Разбивка страниц настоящей электронной статьи сделана по: «Русская религиозно-философская мысль XX века. Сборник статей под редакцией Н. П. Полторацкого. Питтсбург, 1975, США.

Сергей Левицкий

Н. О. Лосский

Оглядываясь на пройденный им путь, Лосский мог бы ска-зать, что он собрал обильную жатву, и что жатва эта духовно окормила взыскующих истины. Он строил свое учение крепко, с расчетом на века. Ему чужд философский импрессионизм многих, даже талантливых современных философов, но ему чужд и догматизм старой школы.

Хотя Н. О. Лосский обладал энциклопедической ученостью, главная ценность его трудов заключается не в этом, а в ори-гинальности, силе и глубине его мысли. Лосский не только прокладывал, но и проложил новые пути в философии. В ряде философских дисциплин он явился обновителем и пионером. Верность лучшим философским традициям сочетается в нем с неустрашимостью мысли. То новое, что Лосский внес в рус-скую и мировую философию, далеко еще должным образом не усвоено, и условия эмиграции не благоприятствовали тому, чтобы у Николая Онуфриевича образовалась своя школа по-следователей.

Но заслуги Лосского признаются во всех странах с разви-той философской культурой. В современных пособиях по изу-чению истории мировой философии (например, в немецкой книге Хиршбергера) учению Лосского отводится видное место. Такой крупный русский философ, как С. Л. Франк, немалым обязан Лосскому в гносеологических основах своего учения. В начале двадцатых годов, у Лосского стала образовываться в России группа последователей, из которых наиболее талант-ливым был безвременно скончавшийся Д. Болдырев. В эми-грации последователями Лосского являются пишущий эти стро-ки и словацкий философ Диешка.

* * *

Заслуги Лосского относятся к гносеологии, логике, мета-физике и философии ценностей.

В гносеологии (теории знания) Лосский явился основателем нового в философии гносеологического учения — «интуити-визма». Основная мысль гносеологии Лосского, несмотря на всю углубленность его анализов, в лучшем смысле этого слова проста и умозрительно показуема. Она заключается в утвер-ждении, что сознание носит, по своей исконной природе, откры-тый, а не закрытый характер, что оно подобно не психическому вместилищу, в которое предмет должен «попасть», неизбежно субъективно преломившись в нем, а, скорее, средоточию лу-чей, освещающих своим вниманием те или иные отрезки бытия.

Согласно теории Лосского, причинное воздействие предмета играет роль лишь повода восприятия, побуждающего наше «я» как духовное существо обратить внимание на задевший наше тело предмет.

При предпосылке «закрытого» сознания неразрешимой за-гадкой остается проблема соответствия предмета — предста-влению о нем. Доказать такое соответствие можно было бы лишь «выпрыгнув» из своего сознания и сравнив имеющееся в нем представление о предмете с самим предметом. Это ко-нечно, противоречило бы элементарной логике. В силу этого, большинство гносеологий склоняется к субъективизации данных сознания, что, опять-таки, приводит к концепциям «закры-того» в себе сознания.

Нужно сказать, что философская мысль до сих пор безна-дежно вращается вокруг этой проблемы, а крайние ее течения, например, логический позитивизм, вообще отвергают гносеоло-гическую проблематику, утверждая, что они занимаются лишь «описанием» фактов, и пытаясь стать «по ту сторону» вопроса об их субъективности или объективности. На самом же деле они становятся «по сю сторону» гносеологии, отрекаясь от ве-ликого наследия Канта.

В противоположность этому, Лосский не обходит гносеоло-гической проблематики и рубит «Гордиев узел» — указанием на факт интуиции и исследованиями условий ее возможности.

Под «интуицией» Лосский понимает «непосредственное обла-дание предметом в его подлиннике» (не копия, отражение, субъективное преломление и т. д.). Не гносеологическая субор-динация субъекта — предмету (тезис материализма: «бытие определяет сознание»), и не субординация предмета — субъек-ту (тезис спиритуализма: «сознание определяет бытие»), а гносеологическая координация составляет, по Лосскому, основ-

270

ной закон познания. Этим утверждается равенство субъекта и предмета познания, при четком различении их роли в познава-тельном акте. В этом духе Лосский проводит строгое различие между актом познавания и самим познаваемым.

Интуитивный характер познавательного акта в более чис-том виде обнаруживается в случаях, когда предметом стано-вится идеальное бытие (мир идей), чужое «я» или, в предель-ных случаях, Абсолютное (мистическая интуиция). По Лосскому, существует три основных вида интуиции — чувственная, интеллектуальная и мистическая.

В этом указании на интуитивный, «открытый» характер сознания — философский подвиг Лосского, открывший перед философией горизонты подлинного бытия.

В самом «Обосновании интуитивизма» Лосскому поневоле пришлось обратить сугубое внимание на «черновую» философ-скую работу — на анализ и разоблачение догматических пред-посылок гносеологии эмпиризма и Канта. Эта философски- научная оснащенность первой гносеологической работы Лос-ского в известной степени помешала усвоению его основной мысли, которую ему удалось с большей выпуклостью и убеди-тельностью развить в последующих трудах, особенно в «Ло-гике» и в книге «Чувственная, интеллектуальная и мистичес-кая интуиция».

Утверждаемый Лосским гносеологический реализм может навести незнакомых с его трудами на мысль, что в его учении содержится привкус материализма. Но учение Лосского, как небо от земли, разнится от грубого гносеологического реализ-ма диалектического материализма. «Теория отражения», кото-рой придерживается диамат в гносеологии, заражена догма-тизмом — недоказуемым утверждением соответствия субъективных «отражений» объективным предметам. Эта разновид-ность «наивного реализма» неприемлема ни для какой крити-ческой гносеологии — и, конечно, в том числе для Лосского, который утверждает другое: наличие самого предмета или его аспектов в познавательном акте, сущность которого и заклю-чается в направленности на предметы. В таком понимании со-храняется ценное ядро наивного реализма — инстинктивная уверенность в реальности внешнего мира, но совершенно от-брасывается теория о причинном воздействии предмета на соз-нание.

Но сколь ни основоположно важно гносеологическое обос-нование учения Лосского, гносеология играла для него лишь роль введения в метафизику и в философию ценностей. И в

271

этом отношении учение Лосского полно редкой гармонии мыс-ли, ибо он владеет в одинаковой степени как искусством анали-за, так и даром синтеза (качество, редко встречающееся в современных мыслителях, большинство которых — хорошие аналитики, но не слишком удачные синтетики). Для построе-ния же метафизики требуется прежде всего синтетический дар.

Его учение о мире как органическом целом, его смелая и необычайно последовательная защита свободы воли, его ут-верждение об укорененности реального мира событий в идеаль-ном бытии — открывают перед философией новые горизонты и плодотворно обогащают* философскую мысль.

Лосский нашел редкий синтез между монадологией Лейб-ница, утверждающей неповторимость и индивидуальность каж-дой «монады», и традицией органического мировоззрения, иду-щей от Платона и Плотина. В отличие от Лейбница (у которого монады «не имеют дверей и окон»), «субстанциальные деятели» Лосского находятся во взаимодействии друг с другом, чем преодолевается опасность метафизического солипсизма. С дру-гой стороны, опасность поглощения индивидуальности в ми-ровом Единстве преодолевается утверждением свободы самоо-пределения, изнутри присущей каждому «субстанциальному деятелю».

По учению Лосского, в мире «всё имманентно всему», всё органически связано друг с другом. Соответственно, категория взаимодействия является для него одной из основоположных категорий. Но это единство мира не достигает степени сплош-ной слитности, в духе учения Николая Кузанского с его мотто: «Всё во всём». Поэтому органическое мировоззрение, которого придерживается Лосский, необходимо отличать от учения о Всеединстве, которое в русской философии по-разному разви-вали Вл. Соловьев или С. Франк. Ибо в системе Всеединства (при всей ценности этого направления) получается недооценка личной свободы и, в связи с этим, недооценка сил зла в мире. В системе Всеединства нет четкой грани между Творцом и тво-рением. Мир мыслится непосредственно причастным Божеству.

В противоположность этому, Лосский везде исходит из по-зиций персонализма, видящего в личности (потенциальной или реальной) основное бытие и основную ценность.

Особенно важно здесь понятие «субстанциального деятеля» (в своих высших формах достигающего степени конкретной личности), в котором подчеркивается активность и личность того, что в философской традиции было принято называть «субстанцией». Этот термин, однако, явно устарел: материаль-

272

Ная субстанция отрицается современной физикой, видящей в материи скорее проявление сил, а понятие «духовной субстан-ции» подорвано открытиями современного психоанализа. Дав-но пора было заменить понятие «субстанции» понятием исход-ного центра активности, координирующего все сложные проя-вления данного единства.

В понятии «субстанциального деятеля» сохраняется при этом идея субстанциальности — «в себе сущести», но преодоле-вается идея пассивного субстрата, привкус которой всегда со-держался в идее «субстанции».

Чрезвычайно ценно для метафизики и разграничение по-нятий «формального» и «конкретного» единства, проводимое Лосским, который пользуется здесь чаще терминами «отвлечен-ное» и «конкретное» единосущие. Формальное единосущие суб-станциальных деятелей как носителей тождественных форм пространства, времени и других основных категорий, является, по Лосскому, условием возможности мира как целого. Но это формальное единосущие оставляет простор как для сотрудни-чества и общения, так и для борьбы и разобщения. Конкретное же единосущие достигается именно в результате сотрудничества и общения, могущих доходить до степени симфонического един-ства.

В силу всех этих соображений, метафизическое учение Лос-ского никак не может расцениваться как разновидность пан-теизма, несмотря на исповедуемый им тезис об органичном единстве мира.

Лосский учит, что между Творцом и тварью, — между Гос-подом Богом и сотворенным миром, — разверзается онтологи-ческая пропасть, могущая быть заполненной лишь в порядке благодати, а не в порядке непосредственного причастия мира Божеству. По его учению, Бог сотворил мир как совокупность субстанциальных деятелей, способных к творчеству собствен-ной жизни, в рамках дарованной им свыше индивидуальности. Хотя субстанциальные деятели не способны к творчеству из Ничего, — это есть прерогатива Господа Бога, — они способны к творчеству в смысле того или иного оформления данного им материала, и в этом смысле каждый субстанциальный деятель — также творец, хотя и с маленькой буквы «т».

С этим связано учение Лосского о свободе воли лучше всего выраженное им в книге одноименного заглавия.

Лосский считает, что свобода есть первозданное свойство каждой личности и, говоря шире, каждого субстанциального деятеля. Субстанциальные деятели первично не обладают раз

273

навсегда данной «природой», — эта природа вырабатывается ими в процессе творчества и приспособления. В этом смысле Лосский утверждает, что субстанциальные деятели обладают «сверхкачественной творческой силой», имея в виду, что они не исчерпываются данными качествами, а могут творить новые.

Развивая эти мысли, Лосский утверждает, что личность свободна: 1) от предопределенности средой, 2) от собственного прошлого и 3) от Господа Бога, поскольку Бог сам сотворил их свободными. Воздействие Бога на мир может иметь характер благодатной силы, а не естественного принуждения.

Субстанциальные деятели способны к сотрудничеству меж-ду собой вплоть до образования сверхиндивидуальных единств (семья, нация, человечество), причем, в силу свободного харак-тера таких единств не обязательно утрачивается индивидуаль-ность входящих индивидов.

Лосский везде исходит из позиций персонализма, видящего в личности основное бытие и основную ценность. Это создает возможности также и злоупотребления свободой и объясняет почти неискоренимый эгоцентризм, присущий личности и, при наличии соблазнов, толкающий ее на пути зла. Возможность * и слишком частая действительность этих путей хорошо преду-смотрена в системе Лосского — а ведь философ должен удо-влетворительным образом объяснять как пути добра, так и пути зла. Нечего и говорить, что сама свобода отнюдь не является злом, — она есть величайший дар Божий, которым, однако, нужно научиться пользоваться.

Иначе говоря, совершенная органичность мира существует более в замысле, чем в исполнении, и, наряду с путями разви-тия и творчества, возможны и действительны пути распада и разложения.

В системе Лосского свободе и личности отводятся централь-ные места, однако без того обожествления свободы, которым страдает, например, современный экзистенциализм. Личность и личная свобода занимают в системе Лосского центральное, но не верховное место, что вполне выдержано в духе персона-лизма, исходящего из личности, но не сотворяющего себе из нее кумира и ценящего в личности служение сверхличным ценностям.

* * *

Как всякая оригинальная и последовательная система, учение Лосского не для всех приемлемо. Но как бы ни отно-

274

ситься к его системе, нельзя не признать, что в ней с редкой последовательностью и законченностью проявлено мировоз-зрение автора. Нужно отметить при этом, что Лосский никогда не довольствуется общим решением философских проблем, а любит сверять свои построения с данными естественных и гу-манитарных наук. Конкретность мысли, — даже при поневоле абстрактном ее оформлении, — отличительная черта его мыш-ления.

Мне хочется отметить еще ряд черт, характеризующих Лос-ского как философа и как человека — честность и трезвость мысли, конкретный подход к проблемам, внимание к эмпири-ческим деталям, наряду с редкой способностью широкого син-теза, благородную сдержанность, которая отнюдь не тождест-венна с холодностью, обстоятельность, которая не переходит в увлечение частностями, внимание к другим мыслителям (ка-чество, редкое в философе столь крупного масштаба) и ряд дру-гих ценных черт. Хочется отметить и язык Лосского, к кото-рому уместно применить выражение Шопенгауэра: «блестящая сухость». Стиль Лосского лишен украшений, он всегда прост, строен и прямолинеен. Он не извергает, а медленно растит свои идеи, и эта органичность мышления проявляется у него в спокойной истовости стиля.

Иногда приходится слышать жалобы на «трудность» чтения Лосского. Конечно, настоящая философия — не слишком лег-кое дело. Часто ссылаются на труды Ницше или Паскаля, как на пример философии, поданной в литературно-увлекательной форме. Но Ницше и Паскаль не занимались гносеологией и выработкой системы метафизики (кроме афористических выс-казываний в этих областях) — они были чутки ко всем чело-веческим проблемам и были гениальными психологами.

Философам менее всего следует, конечно, презирать подоб-ных «литературных» мыслителей, — и филистерское презре-ние к Ницше, распространенное в конце XIX века в академи-ческих кругах, основывалось на узости самих «презирателей». Однако, никакой подлинный философ не может ограничиться литературными философами, как бы блестящи они ни были. Он не может обойтись без основательного знакомства с Плато-ном, Аристотелем, Кантом, Гегелем — и Лосским.

По существу, Лосский значительно доступнее Гегеля, Канта и многих других умозрительных философов. Умозрения Лос-ского всегда освещаются светом интуиции, как мыслительным фоном. Мысль Лосского всегда ясна, и он имеет смелость мыс-лить последовательно, а ведь «мудрец отличен от глупца тем,

275

что он мыслит до конца». Но Лосский требует от читателя из-вестного напряжения умозрительной мысли, к чему способны далеко не многие.

Из отмеченных выше черт Лосского как философа мне хо-телось бы подчеркнуть следующие:

Философски-деловой подход к проблемам . В философии так-же приходится различать между намерениями и осуществле-ниями. Слишком многие философы «касаются» проблем или заявляют о своей мировоззрительной программе, анализируют те или иные аспекты проблем и т- д. Но у немногих, в том числе у Лосского, есть дар ставить и разрешать проблемы. Русская мысль склонна к интуитивным методам. И об интуи-ции у нас писали многие, но никто, до Лосского, не дал под-линного «обоснования интуитивизма».

Трезвость мысли. Аристотель в свое время называл Ана-ксагора «трезвым между пьяными». Историк русской филосо-фии первой половины XX века мот бы, пусть с оговорками, применить эти слова по отношению к Лосскому. Для многих русских философов начала века характерны романтические метания из одной крайности в другою (исключение, кроме Лос-ского, здесь составляет С. Франк), некая завороженность потоком идей. В отличие от этого, Лосский никогда не теряет разумного контроля над философским вдохновением. Он всегда способен видеть оборотную сторону медали, в силу чего его мировоззрение остается внутренне сбалансированным.

Сам защищая мистику и возможность мистического опыта, Лосский никогда не оказывается в плену у мистических экстазов, когда дело касается философии. Утверждая наличие сверх- рационального начала в бытии (область «металогического»), Лосский философствует о сверхрациональном в высшей степени рационально. Он умеет с рациональной необходимостью доказывать наличие сверхрационального, отчего его доказа-тельства мистического опыта выигрывают в своей убедитель-ности.

Как бы то ни было, лица, прошедшие через искус изучения Лосского, не могут не смотреть по-новому на традиционные проблемы, даже в том случае, если они не становятся его последователями. В частности, в борьбе против материализма кни-ги Лосского дают нам в руки неоценимое оружие, которым, конечно, нужно научиться пользоваться.

Философия Лосского способна удовлетворить не только за-просы ума, но и искания человеческого сердца.

276

В самом облике Лосского было нечто сократическое. Об-щение с ним всегда доставляло высокое духовное наслаждение.

Если русской философии суждено будет возродиться после плена у мертвящей схоластики диамата, то именно Лосский явится одной из главных путеводных звезд этой новой чаемой русской философии.

Краткая биография Н. О. Лосского

Николай Онуфриевич Лосский родился б декабря 1870 года в местечке Креславке Витебской губернии. Высшее образова-ние получил в Санкт-Петербургском университете на естест-венно-научном отделении физико-математического факультета и на историко-филологическом факультете. В 1903 году полу-чил степень магистра философии за диссертацию «Основные учения психологии с точки зрения волюнтаризма»; степень доктора философии — в 1907 году за диссертацию «Обосно-вание интуитивизма».

Лосский был профессором философии на Бестужевских Высших женских курсах и в Санкт-Петербургском универси-тете. В 1922 году советское правительство выслало из России 120 ученых, писателей и общественных деятелей как лиц, не принявших марксистской идеологии. В их числе был выслан и Лосский.

До 1942 года он жил в Праге, был профессором в Русском университете. В 1942 году, после превращения Словакии в са-мостоятельное государство, был приглашен в Братиславу про-фессором философии. В 1945 году переехал в Париж, в 1946 году — в США к младшему сыну Андрею. В 1947-1950 годах был профессором философии в Св. Владимирской духовной академии в Нью-Йорке, затем вместе с сыном переехал в Лос-Анжелес. Лосский умер в 1965 году, в Париже.

Главные труды Лосского, кроме двух упомянутых диссер-таций: «Мир как органическое целое», 1917; «Логика», Берлин, 1923; «Свобода воли», Париж, 1927; «Ценность и бытие», 1931; «Типы мировоззрений», 1931; «Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция», 1938; «Бог и мировое зло», 1941; «Условия абсолютного добра», 1949; «Достоевский и его хри-стианское миропонимание», 1953; «Общедоступное введение в философию», 1956; «Характер русского народа», 1957; « History of Russian Philosophy », 1951.

277

Страница сгенерирована за 0.23 секунд!

Реферат на тему

Философские взгляды Николая Лосского

Николай Онуфриевич Лосский. Его имя известно далеко и прежде всего за пределами родины. Его деятельность протекала в целом ряде университетских и церковных центров Старого и Нового света – Санкт-Петербургский университет, Русский университет в Праге, университет в Братиславе, Стендфордский университет в Калифорнии, духовная академия в Нью-Йорке.

Николай Лосский родился в 1870 году в многодетной семье лесничего, в деревне Креславка Витебской губернии. Отличался силой воли и высокой самодисциплиной. Юность Лосского совпала с развитием революционно-демократических и социалистических идей. За приверженность этим идеям и атеистические настроения в 1887 году он был исключен из седьмого класса гимназии.

“Возвращение к религии” совершилось через 30 с лишним лет после сложного философского процесса и сложного жизненного пути. Некоторое время после гимназии он учился в Швейцарии (Берне). В 1891 г. поступил на естественнонаучное отделение физико-математического факультета, затем обучался на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета. Изучение философии Лосский продолжил в Швейцарии и Германии, где слушал лекции В. Вундта, В. Виндельбанда, Т. Мюллера. В 1903 получил степень магистра философии, в 1907 – доктора философии. В 1916 г. Лосский становится профессором Санкт-Петербургского университета.

В 1922 году Н. Лосский вместе со многими другими русскими философами был выслан на печально знаменитом “философском пароходе” из России. Он живет в Берлине, затем в Праге, Брно и Братиславе. В 1946 году переезжает в США, с 1947 года он профессор Свято-Владимирской духовной академии в Нью-Йорке. С 1955 г. Лосский – во Франции. Умер в 1965 году и похоронен на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

В лице Н. Лосского мы видим мыслителя, диапазон интересов которого охватывает практически все отрасли философского знания: гносеологию, онтологию, философскую антропологию, этику, аксиологию (учение о ценностях) и т.д. Свою философскую систему Лосский часто характеризует как “идеал-реализм”, а также ”мистический эмпиризм”, “органическое мировоззрение” либо как “интуитивизм”. Объясняя задачи своего учения, Лосский пишет: “Наш интуитивизм (мистический эмпиризм) особенно подчеркивает органическое, живое единство мира”. В составе мира он различает реальное и идеальное бытие. Реальное бытие включает все явления, данные в форме времени или пространства, идеальное же находится выше реального и обеспечивает его единство и осмысленность. Основой единства системы мира с этой точки зрения является Бог как металогическое бытие.

Философию Лосский определяет как науку “о мире как целом”, подчеркивая при этом, что эта наука “дает сведения о подлинном бытии (“о вещах в себе”) и проникает в самые основы его”. В поисках абсолютно основного она “выходит за пределы мира в область Сверхмирового Начала, в сферу Абсолютного”.

Задача, которую Лосский пытается решить в гносеологической части своего учения, состоит в достижении “идеал-знания” на основе “реалистического миросозерцания”. Он скрупулезно анализирует взгляды предшественников (Локка, Беркли, Канта, Плеханова, Ленина) по вопросу о том, что следует считать источником познания, и подводит читателя к выводу об односторонности этих учений. Человек, строящий теорию знания из ощущений, независимо от материалистического либо идеалистического их понимания, всегда вместо “материального” дерева будет иметь дело с “психическим” деревом.

“Распространенные в наше время взгляды на отношение между познающим субъектом и познаваемым объектом, – пишет Лосский, – вовсе не содействуют сохранению идеала знания”.

Он рассматривает две формы “гносеологического индивидуализма”: трансцендентную (с подчинением субъекта объекту) и имманентную (с подчинением объекта субъекту), − и приходит к выводу о невозможности постижения объективной истины на этих основаниях. В первом случае знание об объекте представляет лишь вторично-субъективные отпечатки, деформации и реакции сознания, а во втором – предметы и явления как бы растворяются в душе человека, и мир рассматривается как внутренняя данность и содержание сознания.

Лосский мечтает о таком знании, “какое дает поэт, постигающий вплоть до глубочайших изгибов внутреннюю жизнь мира, все то, что кроется в самых интимных тайниках души всякого существа”. Вещи и представления как бы перетекают друг в друга: луна и представления о луне, объект и знание об объекте. Объекты внешнего мира свободно “входят в кругозор” нашего сознания, непосредственно “присутствуют” в нем. Такое “живое” непосредственное знание, по Лосскому, несомненно, выше отвлеченно-рассудочного.

В поисках “руководящей идеи” своего учения он формулирует принцип “Все имманентно всему! ”.

Лосский так описывает возникновение в его уме основного замысла интуитивизма: “Однажды (приблизительно в 1898 году), в туманный день, когда все предметы сливаются друг с другом в петербургской осенней мгле, я ехал... по Гороховой улице на извозчике и был погружен в свои обычные размышления: “Я знаю только то, что имманентно моему сознанию, но моему сознанию имманентны только мои душевные состояния, следовательно, я знаю только свою душевную жизнь”. Я посмотрел перед собою на мглистую улицу, подумал, что нет резких граней между вещами, и вдруг у меня блеснула мысль: “Все имманентно всему”.

Путь к преодолению дуализма между сознанием и бытием он видит в интуиции. “Интуиция” – непосредственное имение в виду предмета в подлиннике, а не посредством копии, символа, конструкции и т.п. ”. То отношение субъекта ко всем другим сущностям в мире, которое делает интуицию возможной, Лосский называет гносеологической координацией. Это отношение как таковое еще не есть познание. Для того, чтобы объект не только был связан с Я, но также был им познан, субъект должен направить на объект целую серию целевых умственных актов – осознания, внимания и т.п. “Чтобы познать предмет, нужно иметь его в сознании, то есть достигнуть того, чтобы он вступил в кругозор сознания познающего субъекта, стал имманентным сознанию”.

Лосский особо подчеркивает, что “всякое знание состоит в том, что я, во-первых, созерцаю предмет в его неприкосновенной подлинности и, во-вторых, анализирую созерцаемый мир, вскрывая в нем то, что необходимо связано с предметом. Отсюда следует, что созерцаемое мною и аналитически познаваемое бытие всегда есть нечто сложное (иначе не был бы возможен анализ), и притом такое сложное, в котором ни один познаваемый элемент не существует сам по себе, без необходимого отношения к другим элементам. Иными словами, всякий познаваемый предмет и весь познаваемый мир есть целое (или момент целого), в котором можно различать стороны, но не чистая множественность самостоятельных элементов”.

Метафизика. Иерархический персонализм. Субстанциальные деятели. Обоснование интуитивизма увлекает Лосского на путь, связанный с поисками онтологических оснований интуиций; оснований, подчеркивающих живое единство мира. В 1915 году Лосский приступил к публикации своего главного метафизического сочинения “Мир как органическое целое”. Именно “органическое единство мира, интимная внутренняя связь между частями его” есть условие возможности интуиции.

При рассмотрении метафизики Лосского бросается в глаза влияние монадологии немецкого философа XVII-XVIII века Лейбница, чье учение в России пользовалось несомненной популярностью, и продолжателя идей Лейбница Алексея Александровича Козлова (1831-1900), персоналистическая концепция которого предполагает существование множественности субстанциальных деятелей.

Лосский развивает эту идею множественности субстанциальных деятелей. Вышеозначенные деятели обладают творческой силой. “Всякое событие возникает не само собою, а творится каким-либо сверхвременным и сверхпространственным деятелем” каждый из которых “есть действительная или потенциальная личность, наделенная творческой силой и творящая события, имеющие временную или пространственно-временную форму” согласно своей нормативной идее.

Рассмотрение субстанциальных деятелей через такие характеристики, как целестремительность, активность, свободная воля и т.д., позволяет Лосскому употреблять по отношению к последним термин личность, но так как по степени своего развития субстанциальные деятели глубоко отличаются друг от друга, то необходимо, говорит он, различать “действительные личности” и “личности потенциальные”.

Что же есть действительная личность? Это – “существо, сознающее абсолютные ценности нравственного добра, истины, красоты и долженствование осуществлять их в своем поведении”. Действительной личностью является человек. Лосский делает оговорку, что личность сия, хотя часто не исполняет своего долга, но все же не лишена идеи долга.

Субстанциальные деятели, стоящие ниже человека, – животные, растения и т.д. вплоть до электронов и даже более элементарных существ, которые еще будут открыты, – это потенциальные личности, и только через миллионы лет многих переживаний они смогут развиться до состояния действительной личности.

Всякий деятель развивается и стремится улучшить свою жизнь. Достижению более совершенной жизни служит союз нескольких деятелей. Человеческий организм также есть некий союз, во главе которого стоит высокоразвитый деятель – человеческое Я.

“Человеческое “я” есть деятель, который, может быть, биллионы лет тому назад вел жизнь протона, потом, объединив вокруг себя несколько электронов, усвоил тип жизни кислорода, затем, усложнив ещё более свое тело, поднялся до типа жизни, например, кристалла воды, далее перешел к жизни одноклеточного животного, после ряда перевоплощений или,... после ряда метаморфоз... стал человеческим “я”. “Каждое человеческое “я” уже в момент рождения весьма определенная индивидуальность... ”. Соотношение потенциальных и действительных личностей выстраивается в некоторую иерархию. Лосский сам определяет такой вид учения иерархическим персонализмом.

Поскольку деление всех процессов на физические и психические для Лосского относительно, то он естественным образом приходит к выводу, что вся природа сверху донизу одушевлена. Духовно-энергетическое начало в разной степени присуще всем предметам и явлениям, оно неистребимо и неразложимо до нулевого остатка. С этой позиции и биологическая смерть не тождественна абсолютному уничтожению, это лишь распад временного союза деятелей, каковым является человеческий организм, возглавляемый нашим человеческим Я.

Мир есть органическое целое. Все субстанциальные деятели “сращены в одно целое некоторою стороною своего бытия”, каждый деятель живет жизнью целого мира, именно в этом смысле “все имманентно всему”. Но Лосский с грустью вынужден констатировать, что “в той области мира, в которой живем мы, люди, эта органическая связь во многих отношениях надорвана”. Причину этого он видит в эгоизме, вражде и равнодушии друг к другу.

Область мира, в которой душевная жизнь воплощена в материальной телесности и господствует комплекс “абсолютной полноты жизни для себя”, Лосский обозначает низшей сферой бытия. Высшей же сферой является царство Духа – это “подлинно Царство Божие”, царство небожителей, имеющих бессмертное “духоносное тело” и совершенное “космическое сознание”. Здесь нет эгоистического обособления, деления “на мое и твое”, “все живут как одно существо”, каждый “внутренне объединен с целым”. Тело их не материальное, но “преображенное”, оно состоит из творимых небожителями процессов света, звука, тепла, ароматов и служит выражением их духовного творчества. Цель творчества – создание абсолютных ценностей. Такое духовно-телесное целое обладает идеальной красотой и не подвержено телесной смерти. Вообще никаких несовершенств и никакого зла в Царстве Божием нет. Принцип жизни здесь: “Люби Бога больше, чем себя; люби ближнего, как себя... ”. “Личности, входящие в состав Царства Божия, осуществляют в своем поведении совершенное добро, не запятнанное никакими недостатками”.

Высшее сверхмировое и сверхсистемное начало – это Абсолютное, или Бог. Его внутренняя природа невыразима в человеческих понятиях. “Он несравним и несоизмерим с миром”.

“Бог есть существо Сверхлично-личное”, “сущее сверхсовершенство”. Бог выступает творцом “множества субстанций” – субстанциальных деятелей. Как же мыслит Лосский акт творения субстанций?

“Первичный акт творения Богом, предшествующий шести дням развития мира и выраженный в Библии словами “в начале сотворил Бог небо и землю”, состоит в том, что Бог создал субстанциальных деятелей, наделив их формальными свойствами сверхвременности, сверхпространственности и т.п., необходимыми для осмысленной жизнедеятельности, не придал им никакого эмпирического характера. Выработать себе характер, т.е. тип своей жизни, есть задача свободного творчества каждого существа. Таким образом, вся судьба субстанциальных деятелей определяется в дальнейшем ими самими.

Субстанциальные деятели обладают свободой выбора, и одни из них выбирают путь к Богу, другие избирают “землю”, т.е. бытие вне Бога. Все зависит при этом от воли самого деятеля, от выбора им самого себя, а точнее, – выбора тех ценностей, которые становятся целью его стремлений и его деятельности. Это – выбор между добром и злом, между любовью к Богу-Творцу и эгоистической любовью только к самому себе. И материальность мира оказывается, по Лосскому, не результатом божественного творения, а продуктом творчества самих сотворенных деятелей: она возникает в силу того, что последние избирают в качестве высшей ценности свою самость, делают самих себя, в отъединенности от Бога и других деятелей, высшей своей целью. Творческая сила эгоистов, с их вечной погоней за относительными благами, умалена, как умалена и их положительная свобода. Сохраняется лишь формальная свобода воли.

Ценности и их иерархия. Лосский отстаивает незыблемость абсолютных ценностей добра, справедливости, истины и красоты. Абсолютные ценности воплощены в “полноте бытия”, в Боге (воспринимаемом через мистический религиозный опыт). Прекрасно осознавая, что “между всеми усовершенствованиями, достижимыми в условиях земного бытия, и конечным идеалом Царства Божия всегда остается огромное расстояние”, он тем не менее верит в абсолютное добро и любовь; в совершенную “ полноту бытия”.

Идеал Лосского – “соборное творчество” на основе совершенной любви “друг к другу участвующих в нем лиц, обладающих индивидуальным своеобразием, и притом совершенным, то есть содержащих в себе и осуществляющих только абсолютные ценности”. Напомним, что абсолютным ценностям Лосский дает следующее определение: “Абсолютная положительная ценность, сама в себе, безусловно оправданная (самоценность), следовательно, имеющая характер добра с любой точки зрения, в любом отношении и для любого субъекта; не только сама по себе она всегда есть добро, но и следствия из нее никогда не содержат зла”.

Эти абсолютные ценности даны человеку непосредственно через интуицию, через особое духовное озарение. Они есть необходимая основа реальной нравственной жизни человека. Бездуховным и безнравственным становится общество, в котором исчезают представления о высших общечеловеческих ценностях и идеалах. В таком обществе, считает Лосский, происходит “накопление сил и способностей для возрастания во зле – это уже является сатанинской эволюцией”.

Поскольку добро и зло суть понятия соотносительные, Лосский считает необходимым подчеркнуть, что “Творец мира Бог никоим образом не причастен мировому злу и не повинен в нем”. Как уже было сказано выше, мир сотворен как совокупность существ, способных осуществлять свободную самостоятельную деятельность. “Бог наделил свои творения вместе со свободою всеми средствами для осуществления добра; если, несмотря на это, какое-либо существо вступает на путь зла, то начало этого зла кроется только в самом этом существе и ответственность за зло падает на него целиком”. Более того, “усвоив чуткость ко злу в себе, человек, какое бы несчастье ни переживал, говорит себе: “Я получил то, чего заслуживаю”.

Обращаясь к ценностям человеческого бытия, Лосский выделяет витальные (биологические) ценности и духовные. В основании некоторой иерархии ценностей лежат ценности биологические, необходимые для “самосохранения организма”, но венчают эту иерархию ценности, возвышающие человека над всем тварным миром, – ценности духовные. Пренебречь витальными ценностями нельзя, но и рабскую зависимость духа от жизни Лосский считает унизительной. Духовность возвышает всякого, кто принимает к сердцу интересы и чаяния ближнего, бескорыстно и честно исполняет свой гражданский, профессиональный, родительский и т.п. долг, сообразуясь с общекосмическими ценностями.

Высшая моральная заповедь этики Лосского гласит: “Люби Бога больше, чем себя; люби ближнего как себя; достигай абсолютной полноты жизни для себя и всех других существ и т.п. ”.

Индивидуальное своеобразие личности Лосский считает абсолютной положительной ценностью. Сознание полной духовной свободы необходимо для предельного проявления человеческих духовных гуманистических качеств. Другим обязательным условием усмотрения и узнавания абсолютных ценностей становится любовь. Лосский характеризует любовь одного лица к другому “как полное приятие чужой индивидуальности” и “совершенную отдачу сил в её пользу”. “Совершенное единодушие деятельности, очевидно, невозможно без взаимной любви и достижимо лишь при осуществлении абсолютных ценностей, так как только абсолютные положительные ценности все совместимы друг с другом”. Никакое “отдельное содержание мира” не может удовлетворить человека до конца, “не может наполнить всей его жизни”.

Только соборное творчество, в которое каждый член “единодушного целого” вносит “индивидуальный вклад, то есть единственное, неповторимое и незаменимое содержание” обеспечивает человеку полноту бытия.

Литература

1. Евлампиев Игорь Иванович. История русской философии: Учеб. пособие для студ. вузов. - М.: Высшая школа, 2002. - 584с.

2. Зеньковский Василий Васильевич. История русской философии: В 2 т. - М.: Аст, 1999. - 542с. Т.1 - 542с.

3. История философии в кратком изложении / И.И. Богута (пер). - М.: Мысль, 1995. - 590с.

4. История философии: Учеб. для вузов / В.П. Кохановский (ред), В.П. Яковлев (ред). - Ростов н/Д: Феникс, 1999. - 573с.

5. Лосский Николай Онуфриевич. История русской философии. - М.: Академический Проект, 2007. - 551с.

6. Невлева Инна Михайловна. История русской философии: Учеб. пособие. - Х.: Консум, 2003. - 408с.

7. Стрелецкий Яков Ильич. История философии: Курс лекций / Краснодарский юридический ин-т. - Краснодар, 2001. - 419с.

Каждая монада представляет в своих восприятиях весь бесконечный универсум, бесконечный как в пространстве, так и во времени. Это понимание ведет Лейбница в психологии к формулировке концепции бесконечно малых («подсознательных») восприятий. В математике же это приводит к особому пониманию структуры пространственного континуума и, наконец, к созданию дифференциального и интегрального исчислений. ...

... "Воспитание ребёнка с точки зрения духовной науки" Последователь Штайнера, вальдорфский учитель Ф. Карлгрен подчёркивал, что для подхода к сложным задачам воспитания вальдорфская педагогика обращается к своей духовно-научной основе - к антропософскому познанию человека. Доклад, с которым Штайнер выступал в различных населённых пунктах Германии в 1907 году "Воспитание ребёнка с точки зрения...

Материалы из архива Николая Онуфриевича Лосского (1870–1965),
выдающегося представителя религиозной философии,
одного из основателей направления интуитивизма в философии,
и его жены Людмилы Владимировны (урожд. Стоюниной).
29 ед. хр. 1880-е–1930-е гг.

Лосский Владимир Николаевич, Лосский Николай Онуфриевич, Лосский Андрей Николаевич">Н. О. Лосский окончил естественный и историко-филологический факультеты Санкт-Петербургского университета. С 1916 г.- профессор Санкт-Петербургского университета, преподавал в гимназии М.Н. Стоюниной. В ноябре 1922 г. выслан из России. В 1922-1942 гг. жил в Праге, был профессором философии в Братиславе (Словакия). Читал лекции в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже. С 1947 года после переезда в США преподавал в Свято-Владимирской духовной академии в Нью-Йорке, с 1950 по 1953 г. - профессор. Умер в Париже, похоронен на кладбище Сент-Женевьев де-Буа (см. подробнее: Николай Лосский: Библиография / Сост. Б. и Н. Лосские. - Paris: Institut d"etudes Slaves, 1978; Шалимов П. Б. Н. О. Лосский как историк русской философии. М., 1993).

Среди документов - 21 фотография и фотопортрет членов семьи Н. О. Лосского: жены Людмилы Владимировны (урожд. Стоюниной), ее родителей: известного педагога и историка литературы Владимира Яковлевича Стоюнина (1826-1888) и его жены, педагога Марии Николаевны Стоюниной (урожд. Тихменевой; 1846-1940), детей: Андрея Николаевича Лосского (р. 1917), Бориса Николаевича Лосского (1905-2001), Владимира Николаевича Лосского (1903-1958), Марии Николаевны Лосской (1908-1918), братьев Онуфрия Онуфриевича Лосского и Ивана Онуфриевича Лосского и др.

В архиве также представлено письмо М. Н. Стоюниной (1913), адресованное Н. О. и Л. В. Лосским; автографы Н. О. и Л. В. Лосских (1902), письмо написано в Збраславе под Прагой (18 июня 1926 г.) и адресованое Ирине Михайловне Троицкой (Н. О. и Л. В. Лосские поздравляют племянницу со свадьбой).

Николай Онуфриевич Лосский не писал специального исследования о Л. Н. Толстом, подобно исследованию о Достоевском, но редкая из его книг обходится без упоминания имени Толстого. Первая статья о Толстом «Нравственная личность Толстого» появилась к первой годовщине смерти писателя (Логос, 1911. Кн. 1). Вероятно, именно к работе были сделаны фотокопии снимков в Ясной Поляне, сохранившихся в архиве Н. О. Лосского.

Документы долгие годы сохранялись в семье И. М. Троицкой, племянницы Н. О. Лосского, и ее дочери Л. В. Троицкой - внучатой племянницы Н. О. Лосского.

Семейный портрет. Збраслав. После 1922 г.
На снимке слева направо:
Лосская Людмила Владимировна, Лосский Борис Николаевич, Стоюнина Мария Николаевна,
Лосский Владимир Николаевич, Лосский Николай Онуфриевич, Лосский Андрей Николаевич.

Семейный портрет. 1900-е гг.
На снимке слева направо:
Лосская Мария Онуфриевна, Троицкая Ирина Михайловна, Лосский Онуфрий Онуфриевич (сидят); Троицкий Борис Михайлович, Троицкий Михаил Петрович, Троицкая (урожд. Лосская) Виктория Онуфриевна, Троицкая Вера Михайловна (стоят).

Лосский Онуфрий Онуфриевич, брат Н.О. Лосского.
Фотопортрет. Рига. 3 окт. 1904 г.
Фотография «Richard Geissler», На об. фотографии автограф- дарственная надпись Н.О. и Л.В. Лосским. 3 окт. 1904 г.

Лосский Иван Онуфриевич (1880 –9 окт. 1908), брат Н.О. Лосского. Фотопортрет. Санкт-Петербург. 2 мая 1908 г. Фотография «M. Bielavsky». На об. автограф-дарственная надпись Ирине Михайловне Троицкой.

Лосская Мария Онуфриевна, сестра Н.О. Лосского. Фотопортрет. 1900-е гг. На почтовой карточке. На об.– Лосская М.О. Автограф – дарственная надпись матери Аделаиде Антоновне Лосской.

Лосские Николай Онуфриевич и Людмила Владимировна (урожд. Стоюнина). Письмо Ирине Михайловне Троицкой. Збраслав. 18 июня 1926 г.
На почтовой карточке. Поздравление со свадьбой.

Толстой Лев Николаевич и Чертков Владимир Григорьевич, русский общественный деятель, публицист и издатель, близкий друг Л. Н. Толстого. Ясная Поляна.
Фотокопия снимка 1910 г.

Толстой Лев Николаевич и Маковицкий Душан Петрович, словацкий писатель, переводчик, общественный деятель, врач семьи Толстого, автор «Яснополянских записок».
Ясная Поляна. Фотокопия снимка 1909 г.

Дружинин Николай Петрович, юрист, издатель, редактор ярославской газеты «Голос» друг и соратник Константина Федоровича Некрасова, племянника поэта.
Фотопортрет.

Дружинин Николай Петрович.
«Все и вся». Записная книжка. Санкт-Петербург. Авг. 1880 г. – февр. 1881 гг.
I + 177 л. На рус., фр., нем. и англ яз.
Содержание: черновики статей, рассказов, фельетонов и переводов с пометами об их опубликовании; черновики писем (3): в ред. газеты «Молва» (2), Дмитрию Петровичу Кладищеву (с просьбой о протекции перед Министром народного просвещения); учебные материалы (выписки из юридической литературы); оглавление.

Дружинин Николай Петрович. «К вопросу о войне и мире, или Разрешение вопроса о вечном мире». Статья.
Ленинград. 7 окт. 1939 г. 8 л.

Друскин Михаил Семенович (1905 - 1991), музыковед, пианист, педагог. Доктор искусствоведения (1946). Профессор Ленинградской консерватории, заслуженный деятель искусств РСФСР.

Программа концерта, исполнявшегося во Франкфурте, с участием Михаила Семеновича Друскина в качестве пианиста. 19 янв. 1932 г.

Асафьев Борис Владимирович (Игорь Глебов).
Характеристика Михаила Семеновича Друскина-пианиста в связи с его поездкой в Берлин.
Детское Село. 13 января 1931 г. Черновой автограф с заверенной подписью Асафьева и печатью Ленинградской консерватории.

Друскин Михаил Семенович «Стравинский Игорь Федорович»: Статья для Большой советской энциклопедии. 1976 г.

Друскин Михаил Семенович. «Händel». Заметка для книги «История зарубежной музыки». 1939 г.

М., 1958. 331 с.

Друскин Михаил Семенович. «История зарубежной музыки XIX в. Вып. 2. Германия, Австрия, Италия, Франция, Норвегия, Испания во второй половине XIX века».
Корректурный экземпляр издания с авторской правкой, исправлениями и пометами.

Караев Кара Абульфаз оглы, композитор.
Письмо Михаилу Семеновичу Друскину. Баку. 16 сент. 1970 г.
Благодарность за присланные материалы об Антоне фон Веберне.

Светланов Евгений Федорович, дирижер, композитор, пианист.
Письмо Михаилу Семеновичу Друскину. Москва. 11 марта 1975 г. Благодарность за книгу «Игорь Стравинский: Личность. Творчество. Взгляды», размышления о жизни и творчестве.

Шнитке Альфред Гариевич, композитор, теоретик музыки, педагог.
Письмо Михаилу Семеновичу Друскину. Москва. 16 апр. 1973 г.
Отзыв о книге М.С.Друскина «О западноевропейской музыке XX века», благодарность за одобрение 2-й сонаты Шнитке, исполненной на радио и в рамках пленума Московского Союза композиторов.

Шостакович Дмитрий Дмитриевич, композитор, пианист, педагог и общественный деятель. Письма (2) Михаилу Семеновичу Друскину. Москва. 5 окт. 1959 г., 26 июня 1964 г. Сообщение о пересылке денег, выделенных по его ходатайству Союзом композиторов для вдовы И.И.Соллертинского; благодарность за присланную книгу, вышедшую под едакцией М.С.Друскина «Соллертинский И.И. Статьи о балете».

Щедрин Родион Константинович, композитор.
Письмо Семеновичу Друскину. Москва. 3 июля 1973 г. Благодарность за книгу М.С.Друскина «О западноевропейской музыке XX века».

Стравинский Игорь Федорович.
«Canticum Sacrum ad honorem sancti Marci Nomonis» («Священные песнопения во славу имени Св.Марка»).
Для тенора и баритона соло, хора и оркестра. Партитура. Лондон, 1955 г.

Дарственная надпись И.Ф.Стравинского М.С.Друскину (ошибочно написано «Друскому») на титульном листе книги «”Canticum Sacrum ad honorem sancti Marci Nomonis” (“Священные песнопения во славу имени Св.Марка”). Для тенора и баритона соло, хора и оркестра. Партитура» от 9 октября 1962 г.

Друскин Михаил Семенович.
Переводы текстов «Священные песнопения во славу имени Св.Марка», записанные им на обложке издания партитуры Стравинского И.Ф. «Canticum Sacrum ad honorem sancti Marci Nomonis».

Миончинский Анатолий Михайлович (р. 1946) – композитор.

Jazz Requiem “In your absence” («В твое отсутствие»).
Для симфонического джаз-оркестра большого джаз-оркестра.
Трехчастно программное сочинение, посвященное памяти сына А.М.Миончинского Георгия.
Каждая часть включает в себя как партитуру, так и отдельные партии всех инструментов.
1978–2010 гг.

Миончинский Анатолий Михайлович.
Jazz Requiem “In your absence”.
Для симфонического джаз-оркестра и большого джаз-оркестра. Часть I. «It’s imposible». Партии флейты пикколо и альтового саксофона 1-го. 1978–2010 гг.

Джаз-рок-ансамбль «ОБЕРТОН».
В конце 1974 года А.М.Миончинский работал в ДК им. Свердлова на Арсенальной набережной и начал собирать музыкантов для своего, пожалуй, самого смелого начинания тех лет - небольшого оркестра, в музыке которого соединились бы все три его увлечения: симфоническая музыка, прогрессивный рок и современный джаз.

Оркестр получил название ОБЕРТОН.
Весной 1975 года «Обертон» получил первый приз на официальном конкурсе самодеятельных артистов, но, к сожалению, распался прежде, чем добился более широкой известности. В составе оркестра играло 12 музыкантов.
Среди них те, чьи имена вошли в историю ленинградского джаза: Михаил Кондратьев (гитара, вокал); Евгений Лешко (бас, тенор-сакс, вокал) Виктор Павлов (барабаны); Владимир Савенок (клавишные, вокал); Виктор Беридзе (бас); Александр Петров (скрипка); Альберт Рачкин (тенор-сакс, туба); Юрий «Ганс» Ганцев (труба), Вячеслав Нихайчик и Виктор Новиков (тромбоны). В более позднее время Геннадий Латышев играл в «Поющих гитарах», «Мирянах», а Виктор Беридзе в «Россиянах».

Мусатова Дэя Александровна (1930 - 2012), врач, заведующая отделением в Соматической больнице Смольнинского района г. Ленинграда.

Фотопортрет в концертном костюме. 1930-е гг.

С дарственной надписью Д.А.Мусатовой: «Дорогая Дэя Александровна, спасибо Вам за всё… Я желаю Вам счастья! Не забывайте Т.Вечеслову!
10/I 979 г.»

Вечеслова Татьяна Михайловна, артистка балета Театра оперы и балета им. С.М.Кирова.
Стихотворение, посвященное театральному художнику Валентине Михайловне Ходасевич. 1946 г.

Вечеслова Татьяна Михайловна, артистка балета Театра оперы и балета им. С.М.Кирова.
Фотопортрет. Пересъемка.
Внизу – стихотворение А.А.Ахматовой «Надпись на портрете», посвященное Т.М.Вечесловой.
15 июня 1946 г.

Фотокопия автографа:
«Длинное исчадье полнолунья,
Белый призрак в сумраке аллей,
Роковая девушка, плясунья,
Лучшая из всех камей.
От таких и погибали люди,
За такой Чингиз послал посла
И такая на кровавом блюде
Голову Крестителя несла».

На обороте фотоснимка – дарственная надпись Д.А.Мусатовой: «Необыкновенному человеку, дорогой Дэе Александровне, с любовью, уважением и просьбой – простить меня за все неприятности и хлопоты, которые я причинила. 26/II71 г. Спасибо Вам дорогой Врачеватель! Т.Вечеслова» .

Вечеслова Татьяна Михайловна, артистка балета Театра оперы и балета им. С.М.Кирова.
Фотография в партии Тао Хоа из балета Р.Глиэра
«Красный мак». 1930-е гг.
С дарственной надписью Д.А.Мусатовой: «Дорогая Дэя Александровна, примите мою любовь, нежность, дружбу и благодарность!
1971 г январь Т.Вечеслова» .

Вечеслова Т.М. Я – балерина. – Л.-М.: Искусство, 1966.

Вечеслова Татьяна Михайловна, артистка балета Театра оперы и балета им. С.М.Кирова.

Дарственная надпись Д.А. Мусатовой на форзаце книги «Вечеслова Т.М. Я – балерина. – Л.-М.: Искусство, 1966»:
«Дорогой Дее Александровне с большой благодарностью, уважением к благородной профессии и с нежным, дружеским чувством». 8 сент. 1986 г.

Колпакова Ирина Александровна, артистка балета Театра оперы и балета им. С.М.Кирова.
Фотопортрет в костюме Авроры из балета П.И.Чайковского «Спящая красавица» и фотография сцены из балета. 1960-е гг.

Осипенко Алла Евгеньевна, Марковский Джон Иванович.

Фотография сцены из спектакля Ленинградского ансамбля балета («Новый балет») под руководством Б. Эйфмана. 20 апр. 1978 г.

На об. письмо А.Е. Осипенко Д.А. Мусатовой: «Дорогая Дея Александровна!
Есть врач, который вернул меня к работе. Я находила для него слова благодарности.
Вы вернули мне жизнь, а у меня нет слов, которые могли бы выразить Вам всю мою признательность и благодарность.
Но я хочу Вас сказать. У Вас много друзей и позвольте мне быть самым преданным из них и навсегда остаться благодарной Вам за Ваше великое искусство! С уважением, любовью, вечной благодарностью всегда Ваша Алла Осипенко».