Интервью Анатолия Чубайса «Ведомостям»: «Наша задача — заводы строить и растить национальных чемпионов. — А в чем их суть

Глава Минпромторга Денис Мантуров / Фото: Минпромторг

Глава Минпромторга Денис Мантуров дал интервью газете "Ведомости".

– Вы только что вернулись с инвестиционного форума в Сочи – что можете сказать по горячим следам?

– Я думаю, у всех представителей государственного управления, побывавших на форуме, состоялся насыщенный и продуктивный диалог с региональными властями и бизнес-сообществом. Были препарированы и вынесены на публичное обсуждение довольно непростые вопросы – например, налогового регулирования. Важная тема, которая прозвучала на форуме, в том числе об этом говорил премьер-министр Дмитрий Медведев, – необходимость отладить схемы взаимодействия с регионами, что послужит существенным катализатором развития экономики страны. Со стороны Минпромторга это в первую очередь создание эффективной системы промышленных предприятий, которые обеспечивали бы потребности как настоящего времени, так и на перспективу ближайших лет. Появление новых производств, повышение технологического уровня предприятий невозможно без площадок с подготовленной промышленной инфраструктурой в регионах. С 2012 по 2017 г. число действующих и создаваемых индустриальных парков выросло более чем в 2,5 раза, с 64 до 166. Теперь задача – выравнять их количество по стране, помочь каждому региону создать свои конкурентные преимущества.

Приведу пример с производством строительных материалов. Отрасль перешла в ведение Минпромторга не так давно – и перешла в весьма драматичном состоянии. По ряду позиций производство значительно превышало спрос. Когда мы начали детальный мониторинг, стал очевидным дисбаланс: в некоторых регионах обнаружилось несколько предприятий, выпускающих аналогичную продукцию. Сейчас мы создаем интерактивную карту строительных производств – и это только одна из мер, которая будет способствовать адекватному восстановлению отрасли и гармонизации спроса и предложения.

Специальные инвестиционные контракты – еще один пример успешной формы партнерства государства и бизнеса. На форуме, кстати, был заключен целый ряд таких соглашений между регионами и крупными компаниями. Это мощный синергетический процесс. К примеру, мировой лидер в области производства ветрогенераторов Vestas заключил контракт с Ульяновской областью. Помимо инвестиций в 1,4 млрд руб. и более 200 новых рабочих мест это вклад в развитие зеленой энергетики в стране. То есть здесь стимул к развитию сразу по нескольким направлениям. Нам важно не просто решать локальные задачи, а вписывать их в глобальные государственные и мировые процессы. И здесь без помощи бизнеса и регионов не обойтись.

– Какой прогноз на рост промышленного производства в 2018 году?

– В прошлом году индекс промышленного производства находился в плюсовой зоне и за год, по данным Росстата, составил 101%. А по нашим отраслям рост на уровне 2%. Немного просели секторы, которые не относятся к ведению Минпромторга, но при этом оказывают влияние на обрабатывающую промышленность. В частности, снизилось производство напитков и серьезный спад в производстве табачных изделий.

Думаю, мы в 2018 г. увидим положительную динамику по основным видам обрабатывающей промышленности. Ожидается рост в производстве лекарственных средств, автотранспортных средств, а также мебели, кожи и изделий из кожи. Краткосрочный негативный тренд, который мы наблюдали в конце 2017 г., переломлен, что уже отразилось в статистике по результатам января: индекс промышленного производства составил 102,9%, при этом в обрабатывающих производствах достиг 104,7%. Мы, конечно, понимаем, что такие показатели обусловлены во многом эффектом низкой базы в декабре, и на них не ориентируемся, прогнозируя итоги года. Но, повторюсь, рассчитываем, что результат по году будет положительным.

– Есть ли необходимость в девальвации рубля?

– Тут необходимо в первую очередь учитывать, как влияет курс рубля на различные промышленные предприятия. Переоцененный рубль выгоден предприятиям с низким уровнем локализации, приоритеты же нашей промышленной политики заключаются в ее углублении.

Укрепление рубля несколько затрудняет импортозамещение, замедляет темп, и есть определенная озабоченность российских и иностранных инвесторов по этому поводу. Также это снижает операционную прибыль для экспортеров, продающих продукцию за валюту. Для большинства отраслей, чтобы проекты импортозамещения и экспортные проекты были эффективными, комфортный курс – это на уровне 60–62 руб./$.

– Вы видите увеличение производства нефтегазового оборудования? Нефтяники опасаются, что стабилизация цен на нефть приведет к избыточному инвестированию в отрасли.

– Сформировав с Минэнерго межведомственную рабочую группу, мы скоординировали работу заказчиков нефтегазового оборудования, разработчиков, производителей. Последние два года идет уверенный тренд – рост и заказов, и производства. Почему это произошло? Санкции подстегнули наши компании к тому, чтобы ориентироваться на российского производителя.

Теперь наша задача – эффективно освоить тот объем оборудования, который мы хотим заместить у иностранного производителя. Если цены на нефть при ограничении добычи сохранятся на нынешнем уровне, предпосылок для развития отечественного нефтегазового машиностроения будет все больше и больше. В 2017 г. этот рынок вырос в стране на 1%, а производство российского оборудования – на 2,4%.

– Подходит к концу срок президентских полномочий Владимира Путина. Вы выполнили все его майские указы?

– Мы постарались справиться, несмотря на то что в 2012 г. были другие условия, другая социально-экономическая ситуация. Были непростые 2014–2016 годы, но прошлый год дает основания для оптимизма.

За Минпромторгом закреплено несколько направлений. Самое социально значимое – производство по списку жизненно важных и необходимых лекарственных препаратов: в нем долю отечественных препаратов необходимо довести до 90%. Последние два года мы шли четко по графику, на 31 декабря 2017 г. добились показателя в 84,6%, а в этом году, конечно, получим все 90%.

Другая важная задача – повышение производительности труда, создание новых высокопроизводительных рабочих мест. Особый акцент делался на предприятия оборонно-промышленного комплекса (ОПК), и производительность труда в ОПК уже растет двузначными темпами.

В принятом в 2014 году законе о промышленной политике заложен такой инструмент, как специальный инвестиционный контракт, и в том же году создан Фонд развития промышленности (ФРП), на который в том числе возложено заключение контрактов. Сейчас видно, что получилась эффективная схема. Реализация уже подписанных федеральных специальных инвестконтрактов даст больше 5000 высокопроизводительных рабочих мест, суммарные инвестиции в промышленность составят не менее 274 млрд рублей. По проектам, поддержанным ФРП, планируется привлечь в реальный сектор экономики более 117 млрд рублей и создать больше 18 000 рабочих мест.

Кстати, есть хорошая новость. Мы установили более выгодные условия займов от ФРП для тех предприятий, которые готовы создавать новые производства, делать прямые инвестиции в реальный сектор экономики: если наблюдательный совет фонда утвердит, то уже в марте эти компании получат опциональную возможность получить заем не под 5%, а под 3% годовых на первые три года по базовой программе «проекты развития» и программе «станкостроение».

– Опциональную?

– Да, снижение ставки – это именно опция, а не обязательное условие. Компании, которые предоставят другой вид обеспечения, будут, как и прежде, получать заем под 5% годовых.

Единственным же условием для льготного снижения ставки станет банковская гарантия заемщику – на весь срок и сумму займа, это для нас более надежный и удобный механизм обеспечения, чем залог земли, недвижимости, оборудования или акций. И эта новация, я уверен, повысит качество кредитного портфеля фонда.

– Когда ждать утверждения новой долгосрочной стратегии развития автопрома и нового инвестиционного режима для автопрома, который сменит соглашения о промышленной сборке? Вы его готовите совместно с Минэкономразвития, и у каждого министерства свое видение. Вы, например, считаете оптимальным использовать механизм специальных инвестиционных контрактов.

– У нас принципиальных разногласий с Минэкономразвития нет. Все настроены на максимальный результат. Главное – развивать компетенции в производстве ключевых компонентов и материалов. Автоконцернам осталось ждать недолго – мы постараемся всю работу по стратегии завершить до конца весны. Есть автопроизводители, которые не стали ждать и уже заключили с нами специнвестконтракты, – это СП «Мазда Соллерс» (выпуск двигателей и обновление модельного ряда существующего автозавода на Дальнем Востоке. – «Ведомости»), Daimler (строительство завода легковых автомобилей в Подмосковье. – «Ведомости»). У нас есть заявки от других компаний – их мы должны рассмотреть вне зависимости от сроков утверждения нового режима в автопроме.

– Заключить контракты хотели Hyundai и BMW. Hyundai давно в Санкт-Петербурге, Daimler уже строит завод, а когда ждать в России BMW с производством полного цикла?

– Инвестиционный проект по производству автомобилей BMW будет реализован в рамках специального инвестконтракта, параметры которого сейчас Минпромторг согласовывает с правительством Калининградской области. В качестве площадки немецкий автоконцерн выбрал Калининградскую область.

– Какую господдержку получат новые экологичные виды техники?

– Мы традиционно делим поддержку на две составляющие. Первая – это инструменты развития: субсидирование НИОКР, субсидии по кредитам, которые привлекаются из банков, а также льготные кредиты от ФРП. Вторая – поддержка спроса. Она зависит от конкретной отрасли. В автопроме это адресные программы, которые были запущены в прошлом году и показали свою эффективность: «Первый автомобиль», «Семейный автомобиль», лизинговая программа. Также в этом году у нас будут действовать две меры поддержки экологичного транспорта. Это субсидирование части скидок на электрический транспорт – электробусы, троллейбусы, трамваи. Другая мера – субсидирование скидок на газомоторные автомобили. И если в предыдущие годы это был только компримированный газ, то с этого года мы по поручению президента добавляем сжиженный газ.

Сегодня мы исходим из того, что нужно не только наполнять своими автомобилями внутренний рынок, но и активно двигаться на внешние рынки. Не уверен, что рост производства автомобилей за этот год превысит 10%, но мы должны стремиться к двузначным показателям.

– Когда вы покажете широкой публике автомобили проекта «Единая модульная платформа» («Кортеж») – лимузин, седан, минивэн, внедорожник? Успеете подготовить лимузин для инаугурации президента России?

– А вы, собственно, ответили на вопрос – к инаугурации президента это и произойдет. Мы уже начали передачу заранее согласованных комплектов автомобилей. В конце декабря передали один комплект автомобилей, после новогодних праздников сделали ряд доработок. До марта должны будем обеспечить поставку всех комплектов для завершения опытной эксплуатации. Это несколько лимузинов, седанов и минивэнов.

– Президент получит лимузин весной, а когда на автомобили проекта «Кортеж» пересядет правительство?

– Я думаю, что это может произойти в конце этого года – начале следующего. К этому времени все желающие уже смогут заказывать себе автомобили проекта «Кортеж».

– А вы лично себе возьмете лимузин, минивэн или седан?

– Лично я дождусь появления внедорожника. Мы до конца следующего года должны выпустить и добавить к линейке этот автомобиль. Скорее всего, у меня, как и у других членов правительства, будет седан. Правда, сомневаюсь, что в этом году удастся пересесть на него. Процесс заказа и изготовления длительный – этот год уйдет на опытную эксплуатацию, в том числе и на дополнительную сертификацию машин. До конца 2018 г. мы должны произвести и поставить 70 машин.

– Сейчас автомобили «Кортежа» выпускаются мелкими партиями на мощностях института НАМИ. Кто наладит полноценный, серийный выпуск для вывода их на рынок?

– Вы были на заводе?

– Пока нет: фотографировать там нельзя.

– Да, действительно мы просим этого не делать. После мая можно фотографировать. Для вас будет важно и интересно посмотреть, чего мы смогли добиться за такой короткий срок (проект начат в 2012 г. – «Ведомости»). Если бы мы начали проект лет 10 назад, то не уверен, что так же качественно и эффективно смогли бы справиться. За последнее время наш автопром сильно изменился. Не буду уходить в советский период, говорить о том, что мы тогда производили и за что нас критиковали, но сегодня мы производим совершенно другие автомобили, другого качества и на других платформах.

– То есть наш автопром место больше не проклятое?

– Да, я помню этот анекдот (улыбается). Нет, не проклятое.

– Последние годы акции стали нормой для покупателя, что заставляет ритейл и производителей полностью перестраивать работу. Адресная программа поддержки должна быть запущена уже в 2018 г., но до сих пор не заработала.

– В случае запуска адресной программы поддержки потребительского спроса, известной в СМИ как «потребительские сертификаты», государство с 1 руб. инвестиций получило бы до 1,8 руб. прибавки ВВП. Другой вопрос – как наладить процесс и найти источники финансирования. Очень рассчитываю, что в этом году мы в правительстве до конца решим эту задачу.

Другой уже одобренный вид поддержки бизнеса будет осуществляться через систему Роскачества. Суть ее в том, что если отечественный производитель демонстрирует качество продукции выше ГОСТов, то его продвижение в рознице будет поддержано софинансированием на проведение маркетинговых мероприятий. На эти цели в 2018 г. выделено 100 млн руб.

– Минпромторг полгода назад подготовил проект смягчения антимонопольного регулирования ритейла, предложив в ряде случаев превышать 25%-ную рыночную долю в границах городов и районов. В какой стадии работа над проектом? При каких условиях министерство может допустить превышение порога в 25%?

– В подготовленном нами документе речь о том, в какой момент считать эту долю: когда компания декларирует начало строительства магазина или в момент его запуска. Конечно же, справедливо и правильно делать это в момент декларации местным властям желания построить магазин. Ведь к открытию торговой точки кто-то из конкурентов может закрыть свой супермаркет и автоматически доля первого инвестора вырастет. И организация, которая начинала инвестиции, когда ее доля была меньше 25%, не сможет открыть магазин. Это тормозит инвестиции в строительство новых объектов и делает их непредсказуемыми. При этом давайте не будем забывать, что по количеству торговых площадей на душу населения Россия минимум в 2 раза отстает от развитых стран и мы должны поощрять инвестиции в строительство коммерческой недвижимости всех форматов, в том числе торговых сетей.

– Когда закончится работа над проектом?

– Я не возьму на себя ответственность называть конкретные даты за всех коллег. Но не думаю, что здесь мы встретим противодействие – это разумное и здравое предложение, и надеюсь, что нас поддержат.

– Не целесообразно ли увеличить порог? Например, для крупных игроков в Европе он может превышать 30%.

– На сегодняшнем этапе правильнее решить первую задачу, а потом жизнь покажет. Мы не можем постоянно совершенствовать законодательство – это тоже вредно, так как делает невозможным долгосрочное планирование бизнеса. Мы сторонники легких корректировок и изменений.

– Сейчас министерство прорабатывает проект стратегии до 2025 г., где будет отдельно прописано развитие онлайн-торговли, вопрос назрел. Какие меры регулирования этого канала сейчас отсутствуют, но нужны? И, напротив, какие уже действуют, но являются избыточными?

– Онлайн-торговля и традиционная торговля – вещи тождественные в том смысле, что в обоих случаях есть товар. Другой вопрос, если мы ведем разговор об электронной торговле и ее процедурах, то затрагиваем определенные категории товаров, требующих регулирования и особых подходов. Здесь надо предлагать такие законодательные инициативы, которые будут развивать это направление. Например, нам нужна легализация интернет-торговли алкоголем – с разумными ограничениями, конечно. Это, в свою очередь, подстегнет развитие интернет-торговли продуктами питания – сейчас ее доля в общем объеме онлайновой торговли ничтожно мала – меньше 1% – а в развитых странах она составляет 10–15%. В чем взаимосвязь? Очень просто: наличие в заказе алкоголя существенно снизит затраты на доставку, ведь обычные продукты – это товар тяжелый по весу и низкомаржинальный.

В то же время нужно легализовать в интернете торговлю лекарствами, ювелирными изделиями. Да и в отношении продовольственных продуктов нужно серьезно упростить санитарные нормы, чтобы можно было доставлять разные группы товаров в одном заказе, в одной таре, например в сумке. Это логично и соответствует мировому опыту.

Однако в целом интернет-торговля не сильно отличается от традиционной торговли. И там и там требуется серьезное дерегулирование, снятие административных барьеров. Этому в значительной мере и будет посвящена новая стратегия развития торговли.

– Некоторые объединения российских компаний сетуют на неравные условия по сравнению с иностранными площадками, работающими в России: первые платят НДС, а их конкуренты нет. Какие меры были бы оптимальными, чтобы не спугнуть иностранных партнеров, с одной стороны, а с другой – чтобы российский бизнес тоже себя комфортно чувствовал?

– Мы заинтересованы в первую очередь в поддержке отечественного ритейла, и в том числе работающего в интернете. Упомянутая коллизия по НДС – это про зарубежные онлайн-площадки, торгующие трансгранично, самый сложный вопрос, который не так легко будет решить.

Нужны такие механизмы, которые обеспечат конкурентоспособность российских компаний по отношению к западным производителям, уже давно работающим на российском рынке. Мы уже обсуждали с бизнесом вопросы транспортировки и логистики, и здесь вскоре будут результаты.

– Минпромторг последовательно реализует идею внедрения маркировки: сначала были шубы, потом добавились лекарства, на очереди – обувь и сигареты. Хотя главная проблема контрафакта на табачном рынке – разная акцизная политика в странах – участницах Таможенного союза.

– Регулирование рынка нужно с чего-то начинать. С идеей маркировки для борьбы с контрафактом и контрабандой выступили сами производители и импортеры табачной продукции. Уже решено, что это будет DataMatrix. Посмотрим, как пройдет пилот и что он даст на выходе. Не факт, что это лучшее решение. Потому что если мы говорим о маркировке через RFID-метку, то она стоит 3,5 руб., зато дает развиваться нашей отечественной микроэлектронике. Это распространенная мировая практика: хочешь развивать микроэлектронику – используй максимально ее продукцию за счет формирования целевого заказа.

– Главное, чтобы при этом табак не подорожал в 3 раза.

– Думаю, Минздраву это только в радость.

– Но курильщикам будет плохо.

– Им надо переходить на электронные методы доставки никотина, электронные системы нагревания табака (улыбается).

– Как Минпромторг планирует регулировать рынок электронных сигарет и устройств для нагревания табака?

– Мы вышли с инициативой выделить эти устройства в отдельную категорию, потому что они кардинально отличаются от традиционных сигарет и табака. В электронных устройствах отсутствует горение или тление табака, следовательно, в организм не попадают продукты горения, в частности смолы. А продукты горения и есть самая вредная, я бы даже сказал смертоносная составляющая при традиционном курении. Электронные устройства безопаснее: многие эксперты, в том числе западные, даже называют цифру: электронные средства доставки никотина на 95% менее вредные, чем обычные сигареты. С самой цифрой можно спорить, но факт, что вред намного меньше, как говорится, налицо. Поэтому одинаково регулировать оборот традиционных табачных изделий и электронных средств категорически неверно. Мы предлагаем закрепить специальным законом об обороте этих устройств наиболее очевидные ограничения: например, запретить продажи несовершеннолетним, курение в школах, детских садах, в других подобных местах, а также установить административную ответственность за нарушение этих ограничений. Также мы считаем, что эта продукция должна быть маркирована, но в то же время ставка акциза должна быть меньше по сравнению с традиционной табачной продукцией – сейчас, кстати, так и есть.

– Насколько меньше?

– Это вопрос к Минфину. Но подчеркну еще раз: эта продукция для потребителя намного менее вредная. Поэтому акцизная политика должна стимулировать переход курильщиков с традиционных табачных изделий на эти устройства, а не наоборот.

– Минпромторг активно содействовал организации производств в России зарубежными производителями и продавцами одежды и другого текстиля. В 2017 г. замминистра Владимир Евтухов заявлял о подписании контракта с испанской Inditex на производство одежды Zara в России. Подписан ли в итоге контракт? Если да, то с какой именно компанией и на производство каких товаров? Сколько составил объем выпуска за прошлый год?

– Мы составили с компанией Zara дорожную карту по локализации производства в России. Ее представители уже встречались с 16 трикотажными предприятиями, с несколькими кожевенно-обувными предприятиями, фабриками по производству сумок и аксессуаров. По итогам тестов были отобраны 17 фабрик. В ноябре 2017 г. первая партия российской продукции отправилась в Испанию для дальнейшей продажи в сети магазинов Inditex по всему миру. Трикотажная, швейная и кожевенно-обувная продукция российского производства будет направлена в головной офис Inditex в I квартале 2018 г.

– Что делает Минпромторг, чтобы убедить иностранных партнеров локализовать производство? Есть ли кто-то, кроме Inditex, кто уже готов к сотрудничеству?

– Несмотря на то что уже сейчас часть ритейлеров активно сотрудничают с российскими предприятиями, у компаний также имеются планы по дальнейшему расширению взаимодействия с российскими предприятиями. Например, «Декатлон» на данный момент имеет степень локализации 20% и за последующие два года планирует довести ее до 45%. Компания Finn Flare 91% трикотажных изделий и 9% швейных производит в России, «Спортмастер» – около 40% спортинвентаря и 13% одежды. Заинтересовано в сотрудничестве с российскими предприятиями также руководство Uniqlo, компания нацелена на продвижение предметов одежды местного производства.

Мы знаем от представителей ритейла, что основная проблема с размещением заказов в российском легпроме в отсутствии информации о предприятиях, готовых взять заказ, и их мощностях. Чтобы расшить эту ситуацию, Минпромторг запросил у органов исполнительной власти субъектов РФ данные о предприятиях и их производственных возможностях: примерно 140 предприятий более чем из 70 субъектов выразили готовность к сотрудничеству с торговыми марками и ритейлерами.

Кроме того, для продвижения продукции отечественного легпрома, сближения торговли и промышленности на крупнейших выставках-ярмарках совместно с ассоциациями организуются торгово-закупочные сессии, проводятся встречи с крупными торговыми сетями. В целом мы рассматриваем ярмарки и торговые фестивали как хороший, работоспособный канал для российских производителей, чтобы наладить сбыт. Это уникальная возможность продемонстрировать как нашим гражданам, так и байерам, профессионалам индустрии, возможности российских предприятий, потенциал молодых талантливых дизайнеров.

При этом мы никого не собираемся убеждать в необходимости локализации – это логичный вывод, к которому бренды приходят по соображениям экономической выгоды, логистических преимуществ и покупательских предпочтений. Но у нас есть все возможности для этого: высококвалифицированные кадры, передовые технологии и меры государственной поддержки позволяют в сжатые сроки реализовать проекты по расширению производства.

– Аптечные продажи лекарств в упаковках в прошлом году выросли на 3,5%, но во многом благодаря высокому сезону гриппа и ОРВИ в конце 2016 – начале 2017 г. В деньгах рынок растет в основном за счет повышения цен и перехода покупателей на более дорогие препараты. Какие меры поддержки вы считаете наиболее эффективными, чтобы люди не экономили на здоровье?

– С 2010 г. удалось не только переломить тенденцию к утрате российской фармацевтической и медицинской продукции на рынке, но и создать задел для развития инновационной фарминдустрии. Минпромторг сформировал целый комплекс мер поддержки – финансовых и нефинансовых.

Финансовые – это, в частности, субсидии на возмещение части затрат по проектам клинических и доклинических исследований и по организации производства лекарственных средств. К примеру, таким образом профинансированы три проекта для лечения гриппа на сумму около 140 млн руб. Многие проекты получают льготное финансирование через ФРП.

Также государство заботится о том, чтобы лекарственные препараты из перечня жизненно необходимых и важнейших были доступны не только физически, но и по стоимости, поэтому регулирует цены на них.

– Да, регулирует. А производители дешевых лекарств тем временем сетуют на невозможность работать без господдержки. И утверждают, что новая обязанность маркировать лекарства может их довести до банкротства, так как они еще не рассчитались по кредитам на переход к стандарту GMP. Отказаться же от таких лекарств невозможно, потому что это может спровоцировать социальное напряжение. Как вы будете реагировать на эту проблему?

– Поправки в закон «Об обращении лекарственных средств», которые запрещают производство и ввод в гражданский оборот лекарственных препаратов без маркировки, вступили в силу только что – с 1 февраля. Но законом предусмотрен и достаточно комфортный переходный период, чтобы не только производители, но и оптовые и розничные организации подключились к единой информационной системе (ИС) маркировки лекарственных средств: до 1 января 2020 г. У каждого производителя есть свой план-график внедрения ИС «Маркировка» и дополнительные механизмы поддержки, на которые направлено 1,5 млрд руб. в 2018 г. Предполагается, что ФРП будет выделять заемные средства под льготную ставку (до 1% годовых) на два года.

– Может ли Россия стать если не передовой фармдержавой, то хотя бы второй Индией?

– Перед нами стоит задача сделать российскую фармацевтическую промышленность передовой во всем мире. Смотрите: у нас за последние 10 лет было построено более 30 новых фармацевтических заводов. Производство увеличилось троекратно – более чем до 300 млрд руб. с 96 млрд руб. в 2009 г. Каждая вторая таблетка – отечественного производства, а в деньгах доля отечественных препаратов на рынке и в государственных закупках превышает 30%. Для сравнения: в 2012 г. она составляла 24%.

Стремительное движение вперед есть и в области передовых разработок: в России появились высокотехнологичные лекарственные препараты, разработанные на основе самых новых решений в области биотехнологий, – препараты рекомбинантных факторов свертывания крови для лечения гемофилии, цитокины и моноклональные антитела, применяемые при терапии онкологии и ревматоидного артрита, рекомбинантные инсулины и т. д. Выходят на рынок и совершенно новые молекулы – элпида, используемая в терапии ВИЧ, нарлапревир – при туберкулезе, гозоглиптин – при сахарном диабете. Ряд препаратов сегодня проходят регистрационные процедуры более чем в 60 странах мира. Важно, что все новые препараты производятся в России по полному циклу – начиная с производства субстанции.

В то же время развивающиеся сейчас прогрессивные подходы в области персонализированной медицины, тераностики и регенеративной медицины, а также технологий на стыке наук требуют от нас внесения коррективов в стратегию развития фармацевтической и медицинской промышленности, что и будет сделано в этом году. Россия уже сейчас находится на хороших позициях в мировой фарминдустрии и, думаю, к 2020 г. должна выйти в авангард.

МОСКВА, пресс-релиз Минпромторга
12

Стремление властей жить одним днем и неумение планировать будущее стало одной из главных причин кризиса, считает министр экономического развития Алексей Улюкаев
С июня, когда мы брали предыдущее интервью у Алексея Улюкаева, ситуация в экономике изменилась кардинально под влиянием секторальных санкций, ответных контрсанкций, снижения цен на нефть, падения рубля. Встречу мы начали с попытки перечислить все стремительно изменившееся, но министр прервал, кивнув: «Если через полгода еще раз встретимся, все будет опять по-другому». Ждать не пришлось: за полтора часа в понедельник, пока мы брали интервью, курс рубля к доллару снизился на 1,6%, пробив отметку 60 руб./$. К ночи на вторник часть интервью уже устарела. Мы дослали вопрос с просьбой прокомментировать повышение Центробанком ключевой ставки с 10,5 до 17%. Но вторник тоже оказался «черным»: в эти двое суток курс рубля к доллару скакал между 58,2 и 80,1 руб., к евро - между 72,3 и 100,7 руб., колебания курса достигали почти 40%. Вкладчики обеспокоились, банки приостановили выдачу кредитов, а правительство к вечеру собралось обсудить совместный антикризисный план - днем ранее мы как раз спрашивали Улюкаева, почему такого плана нет. Ведь кризис возник не в этот понедельник.
- Как бы вы охарактеризовали ситуацию в экономике?
- Наверное, «кризис» - правильное слово. Правильное тем, что у него нет четкого определения: у стагнации, у рецессии есть, а у кризиса - нет. Сейчас у нас сочетание трех кризисов. Первый кризис - структурный: структура экономики такова, что воспроизводит в расширенном масштабе издержки. Это экономика постоянно растущих издержек: будь то тарифы естественных монополий, будь то соотношение зарплат с производительностью труда, будь то регуляторные, транзакционные издержки, будь то издержки на фондирование на кредитном рынке. Все издержки постоянно растут, и их рост кратно превосходит рост экономики. Второй кризис - это часть обычного делового цикла, который связан с ограничениями по спросу - и внутренними, и внешними. И третий - геополитический кризис, связанный с механизмом санкций, контрсанкций и т. д. Их сочетание в одно время в одном месте и дает те негативные эффекты, которые мы обсуждаем.
- Это «идеальный шторм» или не случайно так получилось?
- Наверное, мы попали в идеальный шторм - и, наверное, это не случайно. Потому что в каком-то смысле этот шторм мы сами и готовили. В части структурного кризиса это результат недореформированной экономики и всего того, что мы не сделали. Не снизили макроэкономические издержки - а это издержки и пенсионной системы, и социальной сферы, что означает сейчас дополнительные обязательства по фонду социального страхования, медицинского страхования. Наши действия в этом году по отмене порога [зарплат по взносам] в ФОМС - это фактически дополнительный налог на бизнес, и он связан с тем, что у фонда дефицит, а это результат недореформирования. То же самое касается и тарифов естественных монополий и, самое главное, регулятивного давления. Исследование EY показывает, что 35% издержек российских предприятий - это транзакционные издержки, плата за регулирование. Вот это мы сделали своими руками. Это как «Хроника объявленной смерти» Маркеса - хроника объявленного кризиса: мы сами каждый раз, делая какие-то движения, готовили этот кризис. То, что произошло сочетание трех кризисов вместе, - это случайность, но то, что база была подготовлена, - это закономерность.
- А какие дальше варианты? И санкции, и рецессия или стагнация - надолго?
- Я еще в 2009 г. говорил, что происходящее в глобальной экономике - это переход в новую нормальность, что высоких темпов роста больше не будет - ни мировых, ни российских тоже. Посмотрите, как меняются прогнозы: все время аналитики ожидают, что мировая экономика будет расти бодрее, потом квартал за кварталом снижают прогнозы, а на следующий год снова ожидают бодрого роста и снова снижают прогнозы. Идея новой нормальности никак не привьется, все ждут каких-то отскоков. Не будет отскоков. Темпы роста мировой экономики будут существенно ниже, чем было прежде. И, соответственно, темпы роста российской экономики тоже никогда не будут прежними - я говорю об уровне, когда нет отрицательного разрыва между потенциальным и фактическим выпуском. С моей точки зрения, это рост примерно на 2,5-3%. То есть, если бы не было санкций, падения цен на нефть и если бы мы не делали глупостей, рост экономики был бы 2,5-3%. Эта новая нормальность надолго, для моего поколения - навсегда. Я не увижу другую нормальность. Может, вы увидите.
- Но сейчас и 3% выглядят малореально.
- Есть еще составляющие. Санкционный режим - следующая матрица, которую мы накладываем: похоже, это тоже очень надолго. Я был плохим прогнозистом, когда полагал, что санкции не введут или что введут ненадолго. После того как конгресс США принял законопроект («Акт о поддержке свободы Украины», предполагающий в том числе дополнительные санкции в отношении «Газпрома» и «Рособоронэкспорта». - «Ведомости»), будет как с поправкой Джексона - Вэника: уже ни Джексона, ни Вэника, а 40 лет история продолжалась. Когда принимается американский закон, его потом очень трудно изменить - это, похоже, на десятилетия. Проблема может быть материальной, может быть нематериальной - просто угрозой, но она будет с нами очень долгое время.
А вот третья составляющая - экономическая политика - она, конечно, может быть вариативна, это подвижная переменная. Остальные две - это константы.
- А санкции будут усиливать влияние на экономику или она адаптируется?
- Составляющая, связанная с финансовыми санкциями, с банками, будет ослабевать. Нам очень важно пройти 2014-2015 гг. с точки зрения рефинансирования долгов компаний, дальше происходит адаптация в связи с тем, что ослабление валюты изменяет состояние текущего счета. Если мы всю болтанку, связанную во многом с нашими неаккуратными действиями в денежно-финансовой сфере, преодолеем, то затем достаточно большое позитивное сальдо текущего счета позволит спокойно фондировать рефинансирование наших компаний, начиная с 2016 г. Но к тому времени [начнет сказываться] проблема, связанная с технологической составляющей санкций: очень многое, что касается санкций по технологии современной нефтегазоразведки, нефтегазодобычи, сегодня не действует вообще и в следующем году, наверное, тоже, а начиная с 2016 г. мы будем иметь проблемы. Финансовая часть [влияния санкций] будет ослабевать, а технологическая - усиливаться, и мне трудно сказать, каким будет равнодействие этих взаимно противоречащих тенденций, но так или иначе это будет ощутимо.
- Понятно, что самое лучшее - чтобы сняли санкции, но это вопрос не к Минэкономразвития…
- Согласен.
- И учебника, как развивать экономику в условиях санкций, нет, приходится реагировать ad hoc - спонтанно. Тем не менее у Минфина вот есть план секвестра, ЦБ тоже пытается что-то спланировать. А у Минэкономразвития - по поводу «подвижной переменной» - есть антикризисный план? Речь же об экономике, а вы по экономике главные.
- Про планы вы, наверное, в кавычках говорите - условные планы. Потому что секвестрировать бюджет на 10% - это не план.
- Да, реакция на происходящее.
- Вот именно - реакция. Позиция может быть реактивной, а может быть проактивной. Любая реактивная позиция обречена на неудачу, философски говоря. Сколько сегодня курс?
- 58 руб./$ был в пятницу (интервью было взято в понедельник. - «Ведомости»).
- (Ответ, данный в понедельник) Проехали давно уже. Вот ЦБ делает разные вещи, на 100 базисных пунктов подняли ставку в четверг. Зачем это делать? Чтобы показать, что ЦБ еще существует? Это бессмысленное действие. Мы плетемся в хвосте событий.
- В ночь на вторник ЦБ поднял ставку до 17%…
- (Ответ, данный во вторник) [Повышение ключевой ставки до 17%] это правильное, хотя и тяжелое решение. Но оно не живет в одиночку. Оно должно быть дополнено мерами по преодолению дисбаланса на внутреннем валютном рынке.
Осмысленное действие - это действие, за которое кто-то, возможно, и заплатит, но оно изменит ситуацию. Мы должны изменить ситуацию на шахматной доске, а иначе - только движение по спирали вниз, повторяя и повторяя то, как стояли фигуры раньше. Вот такого рода планов немало, это все планы реактивные. Серьезного плана, который изменил бы устройство, у нас до сих пор не было. Хотя у нас немало планов, связанных с импортозамещением, с приоритетными проектами - и это все полезная работа, но это тактика, реакция. Нужен стратегический план.
- А почему его нет? Нет понимания происходящего?
- Вы же правильно сказали, что мы ad hoc реагируем: ситуация настолько трудно предсказуемая, что мы не можем быть готовы к ее изменениям в будущем. Вот что у нас может быть в 2015 г. с внешними факторами? Весьма вероятно, что санкции будут ужесточаться. Весьма вероятно, что конъюнктура нефтерынков ухудшится еще больше. Что-то еще может произойти. Вот как себя вести - написать еще один стресс-сценарий в дополнение к [цене нефти] $60 [за баррель]? Давайте сделаем на $40, на $20, на $10.
- Наверное, такие сценарии пишутся, чтобы понять, что делать?
- Стресс-тест, прежде всего, чтобы понять прочность конструкции: выдерживаем или не выдерживаем. А во-вторых, да, [чтобы понять] что мы можем сделать. Так вот еще раз: мне кажется, мы должны были бы играть на опережение. Например, в ситуации, когда есть серьезные бюджетные проблемы, реактивная позиция - это сокращать лимиты бюджетных обязательств, а проактивная - это, например, сократить налоги.
- Тогда доходов будет еще меньше.
- Да. Сегодня - меньше. Но риски сегодняшние оборачиваются снижением рисков завтрашних, а отказ от рисков сегодня может означать их увеличение завтра. Вот это соизмерение сегодняшнего и завтрашнего у нас, к сожалению, плохо работает.
- А обещание не повышать налоги можно считать примером стратегического решения?
- Да, можно считать, - конечно, если мы в самом деле его выполним. Как вы считаете, бизнес верит нам?
- Нет.
- Потому что он знает, что мы ищем какие-то уловки. Вот, например, сказали, что налога с продаж не будет, а вместо этого ввели сборы муниципальные, которые еще вреднее. Лекарство оказалось хуже, чем болезнь. Ну, потом ужали, сделали лекарство не таким уже вредным, но тем не менее - ложки нашлись, а осадок остался. Недоверие осталось. Причем президент же сказал - не только ставки налогов, а налоговые условия [не должны меняться], т. е. и новые виды налогов, и новые виды администрирования под это должны подпасть. А бизнес думает: они все равно придумают что-нибудь эдакое. Вот, например, как с пороговым значением [взносов в] ФОМС: мы не изменили принципиальных условий или изменили, как это считать?
- Конечно, изменили.
- Ну вот.
- А что сделать, чтобы вернуть доверие? Например, в ситуации с муниципальными сборами что было бы правильным?
- Чтобы восстановить доверие в целом к нашей готовности, способности выдерживать взятые обязательства, правильно было бы сказать, что мы понимаем, что, хотя сборы были введены до того, как объявлен мораторий [на рост налоговой нагрузки], все-таки правильнее было бы их заморозить. То есть оставить их как нормативную базу, но не применять ее в течение тех же четырех лет.
- Заморозить - это ввести в городах федерального значения, как предполагается, и не распространять на другие регионы или вообще нигде не вводить?
- Это обсуждаемо. Но чем сильнее решение - тем больше доверия. Если мы скажем, что приняли решение принципиально, но готовы отложить его имплементацию до срока, обозначенного в послании, - наверное, доверия было бы больше.
- Ваш последний вариант прогноза вызвал недовольство в Кремле, [помощник президента Андрей] Белоусов критически высказался по поводу прогнозируемого спада реальных доходов населения.
- Так это чистая арифметика: если у вас инфляция среднегодовая - 10%, а вы заложили [в бюджет] индексацию по уровню прошлой инфляции, конечно, будет спад. Как он сказал - «набор цифр»? А другого набора цифр у меня для вас нет, пока в принимаемых законах такой набор букв.
- Возможно, критика вызвана тем, что спада доходов не было даже в 2009 г. и их падение может несколько размыть электоральную базу поддержки власти?
- Возможно, но это же вопрос не прогноза, а политики. Прогноз - это зеркало: вот я смотрюсь в зеркало и себе не нравлюсь, можно зеркало разбить, а можно меня подправить, правда? Если мы видим, что в самом деле серьезная социальная проблема возникает - значит, надо попытаться на нее среагировать. Может, с инфляцией попробовать что-то сделать, или ввести, наконец, адресную социальную поддержку, или что-то еще предпринять.
- А вы ожидаете, что к экономическим неурядицам добавятся социальные протесты?
- Честно - не ожидаю. В прошлый кризис больших [социальных] проблем не было. И 2015 год не вызывает больших опасений. Незанятость практически не растет, бюджетные обязательства выполняются. Инфляция - главная проблема, но пока не чрезмерно острая.
- В прошлый кризис Минэкономразвития сводило антикризисные планы, сейчас же, такое впечатление, центр решений сместился в ЦБ и отчасти Минфин, президент развивать национальную технологическую инициативу поручил вообще АСИ. Кажется, что роль министерства становится менее значимой. Что происходит? Или только так кажется?
- Отчасти кажется, отчасти происходит. В прошлый кризис я работал в ЦБ, и мне кажется, что тогда как раз ЦБ в основном придумывал и предлагал меры, но это, может, субъективно. Но то, что вы сказали, правда.
Знаете, есть простые вещи. Например, создание резервов: у меня есть 100 руб. - если я их потрачу, то с чем останусь? Это простая, понятая логика. Есть другая простая логика: можно нарисовать какие-то технологические карты - рисков никаких, а вдруг поможет. А вот если какие-то риски есть… Мы же ведь предлагаем разные рискованные упражнения: например, дополнительные расходы на инфраструктурные проекты - это уже риск. Снижение регуляторного давления на бизнес - это же тоже риск: снизим регулирование малого бизнеса, а вдруг он чем-нибудь народ потравит? И, видимо, у меня нет силы убедить коллег, что сегодняшний риск оборачивается завтрашним выправлением ситуации и, наоборот, отказ от сегодняшнего риска означает удвоенные риски завтра.
- Как вы, центробанкир с многолетним стажем, оцениваете то, что проделали с «Роснефтью»?
- Без комментариев.
- А если подобная практика фактически эмиссионного финансирования станет постоянной? Есть же и другие компании, у которых тоже долги.
- Вряд ли такая практика будет повсеместной. С другой стороны - конечно, если вы декларируете, что будете уменьшать предоставление ликвидности банкам с целью стабилизировать ситуацию на внутреннем валютном рынке и одновременно предпринимаете действие, которое очень серьезно увеличивает эту ликвидность, - то, видимо, вы не добьетесь того, что заявили в своих целях.
- Масштабы прошедшей девальвации помогают каким-то секторам?
- Конечно, каким-то помогают. Возьмем добычу газа: у «Газпрома» доля импортных комплектующих и технологий - 15%, а доля экспортных валютных поставок - 70%. То есть для компании это в целом означает увеличение EBITDA, увеличение возврата на капитал. И так почти для всех добывающих компаний, у них зависимость от импорта меньше 20%. В машиностроении - за 40%, в каких-то сегментах еще больше, а продажи у них, наоборот, в большей степени приходятся на внутренний рынок.
- Но это же тормозит процесс перехода к росту хотя бы в 3%, для которого требуется технологическое обновление?
- Конечно.
- Что делать?
- Неплохо было бы добиться стабильности на валютном рынке.
- Мы весь потенциал ослабления рубля выбрали или нет ему предела?
- Конечно, нет. Ведь есть еще объективная составляющая, связанная с ценой нефти. Участники рынка же просто поступают: перемножают курс на цену барреля нефти, и если получаем меньше 3600-3700, то, значит, курс недостаточно ослаблен, логично предположить еще большее ослабление.
- А разве Минфин эту взаимосвязь регулирует?
- Нет, сами участники рынка с оглядкой на эти общие условия. Еще один фактор - график погашения и обслуживания долга. Но за периодом большой турбулентности всегда должен прийти период, когда рынок нащупал некий курс, устраивающий его, который понятен и продавцам, и покупателям, когда они смогут предсказывать будущую конъюнктуру и им не надо будет делать резких движений.
- 100 руб./$ увидим?
- Если будем заниматься спортом и правильно питаться, конечно, увидим - потому что долго будем жить. (Смеется.)
- Вы поддерживаете идею согласовывать с экспортерами график продажи валютной выручки, чтобы они не придерживали ее?
- Я не против того, чтобы мы именно договаривались. То есть объясняли, рассказывали бы экспортеру о своих соображениях, слушали бы его разъяснения. Речь же идет только о том, чтобы согласовывать график продажи по дням: ситуация четверга от ситуации вторника может сильно отличаться, ЦБ может выйти с какими-то интервенциями, такое уже происходило. Предсказать курс в режиме дней очень трудно, экспортер может и немного проиграть, придерживая валюту. Но в целом любые попытки оказать давление на экспортера будут приводить к обратному результату. Если сказать, что завтра водку запретят, всю выпьют сегодня.
- Когда мы имеем возможность вернуться к нашей новой нормальности, к 3% роста?
- Исходя из прогноза, в 2017 г.
- А что произойдет за эти два года, что изменится?
- Во-первых, рынки найдут естественное равновесное состояние, в том числе по цене на нефть. Знаете, если бы нефть снижалась с пика в $115 до $85-90, можно было бы предположить, что это очень надолго, что это часть долгосрочного тренда, а при падении со $115 до $60 с высокой степенью вероятности цена отскочит. Всякое резкое снижение - это вероятность последующего резкого повышения. И наоборот. Возможно, в скором времени мы увидим совершенно другие ценовые параметры, а вслед за этим и курсовые. Это будет очень благоприятно для экономики и для бюджета домашних хозяйств, что важнее. Во-вторых, есть набор мер, улучшающих условия для бизнеса: мораторий на ухудшение налоговых условий, ограничение проверок, проектное финансирование - все это должно заработать.
В-третьих, сильная девальвация означает сокращение издержек для компаний: в 2015 г. мы увидим, что доля заработных плат в ВВП сократилась, а доля прибыли компаний увеличилась. Мы тем самым сегодня разрываем тот самый цикл повышения издержек - не потому, что мы такие умные, просто так получилось. А значит, при прочих равных у компаний появляется основание для роста инвестиций, если, конечно, мы своими действиями в экономической политике не помешаем этому.
- То есть главный риск - действия властей?
- В каком-то смысле да.
- Вы летом предлагали стимулировать экономику: смягчить бюджетное правило, направить 100% ФНБ на инвестпроекты. Сейчас вы такой же точки зрения придерживаетесь?
- Точно такой же. В отношении бюджетного правила мы договорились, что оно должно соблюдаться. Выясняется, что оно соблюдается в одну сторону: когда из-за высоких цен на нефть есть windfall revenue, они должны аккумулироваться в резервных фондах. Но когда ситуация изменяется, нефтяные цены падают - мы говорим, что не будем расходовать дополнительные средства, потому что боимся дополнительных рисков. Получается односторонняя конструкция.
Что касается ФНБ, на мой взгляд, это форма существования национальных активов. У вас есть нефть в земле, вы ее можете там оставить для детей и внуков - это первая стратегия. Есть вторая: добыть и превратить в ликвидную форму, разместить в ликвидных инструментах. Конечно, и в первой, и во второй стратегии есть риски. К тому времени, когда вы решитесь добыть эту нефть, она уже может ничего не стоить, так как могут что-то другое изобрести. А ликвидные активы - они действительно останутся ликвидны и надежны? Вы этого не знаете. Третий же вариант - инвестировать для достижения стратегических целей. Я утверждаю, что наши стратегические цели очень зависят от того, какую инфраструктуру мы создадим. Дорожное строительство, железнодорожное, портовое, телекоммуникационное - от этого зависит, будут ли у нас возможности для развития.
- Но пока мы видим большие заявки от нефтегазового сектора. Можно инвестировать в этот сектор ФНБ или это противоречит идее инвестирования в стратегические цели?
- В нормативной базе ничего прямо про это не сказано, но, во-первых, это должны быть инфраструктурные проекты, во-вторых, по логике инвестиции из ФНБ должны осуществляться там и тогда, когда и где частный бизнес к этому не готов. Вроде бы нефть и газ - это тот сектор, куда инвесторы и так готовы вкладывать. Но есть третий момент: наши крупные нефтегазовые компании довольно диверсифицированы, у них есть проекты в сферах, которые не связаны с добычей нефти и газа напрямую, только косвенно. Такие проекты также можно отнести к инфраструктурным.
- А нефтепереработку можно отнести к инфраструктуре? В своей заявке «Роснефть» просит деньги на все девять своих НПЗ.
- Я считаю, что нет, это конкурентный бизнес. Но, наверное, при определенных обстоятельствах средства ФНБ также могут быть направлены на нефтепереработку. Тут опять вопрос, как мы относимся к средствам ФНБ. Чем более коммерческий проект, тем выше его ликвидность, тем больше коммерческая составляющая ФНБ - больше сохранность и выше доходность. И если наша цель - преумножить фонд, тогда вперед, вкладывайте в НПЗ. Но если мы хотим создать условия для других бизнесов, не только государственных, тогда нефтедобыча и нефтепереработка не очень укладываются в такую парадигму. Мне ближе второй подход. Средства ФНБ - для того чтобы помочь частному бизнесу, а не заместить его. В Минэкономразвития сейчас поступила заявка только на четыре проекта. В том числе на НПЗ Комсомольский - конечно, это неплохой проект, но вслед за ним сразу идут другие НПЗ, откроешь заслонку для одного - откроешь для всех. Пока для меня очевиден один проект - Дальневосточный центр судостроения. Я точно понимаю, зачем он нужен.
- А то, что у проекта высокие риски окупаемости, вас не смущает?
- Немного смущает, но это всегда выбор. Опять же, если бы нас интересовали проекты, где низкие риски и высокая доходность, - это одно дело, но мы должны инвестировать туда, куда частный бизнес не идет как раз из-за высоких рисков.
- Но нефтегазовые компании говорят, что они как раз в той ситуации, когда не могут привлечь в проект частные деньги, могут занять у азиатских инвесторов, но те в отсутствие конкуренции предлагают невыгодные условия. Это основание для госпомощи?
- Основание для размышления - конечно. Мне понятна такая аргументация, я не готов сказать, что мы ставим какую-то заслонку для таких проектов. Но у нас же конечный объем средств, поэтому мы должны определить приоритеты. Я прошу Минэнерго: с вашей точки зрения, с точки зрения энергоэффективности, энергобезопасности, энергобаланса, что сейчас важнее - добыча, транспортировка, дистрибуция или переработка? Вы скажите мне - и я буду в вашу сторону сдвигаться.
- А если Минэнерго скажет, что добыча важна, вы согласитесь инвестировать ФНБ в добычу? «Роснефть» просит на два таких проекта.
- Конечно, для меня их мнение будет очень важно, они ведь специалисты. Может быть, добыча важнее нефтепереработки. Моей компетенции не хватает, поэтому я бы хотел получить от Минэнерго ориентиры.
- Есть ли уже заявки на проектное финансирование? Будут какие-то приоритеты при отборе проектов, как в случае со средствами ФНБ?
- Формальных заявок пока нет, но думаю, что они не заставят себя ждать. До конца года мы планируем провести первое заседание комиссии.
- По поводу идеи направить ФНБ на докапитализацию банков, которые затем будут направлять эти средства на проекты: помните, Минэкономразвития предлагало направить на эти цели 20% - сверх 60%-ного лимита, разрешенного для российских проектов? Пока Минфин отверг эту идею. Вы будете настаивать на ней дальше?
- Будем. Ведь мы размещаем эти деньги в банках на условиях «ключевая ставка плюс 1%», и по такой же ставке банки выдают деньги конечным получателям - т. е. они никакую маржу с этой операции не получают. Выдавая субординированный кредит банку, мы даем ему и ликвидность, и капитал, но ликвидность даем без маржи на конкретный, выбранный нами проект. Банк эту «барщину» отработал, и у него остается капитал: он сможет привлечь фондирование с рынка, через депозиты или облигации, без ограничений, направить их на кредиты и заработать уже на этом.
- Просто на прошлой неделе правительство внесло в Госдуму законопроект, который позволяет направить деньги в том числе на простые депозиты банков.
- Это не для этой схемы с капитализацией банков, это просто дает дополнительный инструмент и дополнительную свободу для маневра. Я надеюсь, мы не будем этим злоупотреблять.
- Президент дал поручение госкомпаниям сделать подконтрольными финансовые потоки, избавиться от непрофильных активов, сократить операционные издержки на 3% в год. Насколько тяжело идет процесс?
- Конечно, тяжело идет.
- А как этому можно поспособствовать? Год назад уже было дано поручение сократить издержки естественных монополий на 10%, но, насколько известно, многие компании вместо сокращения предоставили отписки, объясняющие, почему они не могут ничего сделать.
- Год еще не закончился, в следующем году мы увидим результаты этой работы. Не хочу говорить в терминах отписок, но действительно было непросто. Но что поделаешь - жизнь есть жизнь. Это как соревнование щита и меча. Я - меч, хочу, чтобы вы меньше тратили, вы - щит, хотите от этого защититься. Но так всегда бывает. На выходе будет какой-то компромисс: пусть сокращения на 10% мы не добьемся, но чего-то ведь добьемся. Это лучше, чем вообще ничего.
Плюсы из минусов
Ослабление курса дает преимущества внутренним производителям, снижая издержки. Есть точка зрения, что импортозамещение вытянет всю экономику, есть другая - что эффект будет временным и недолгим: производство может возрасти за счет дозагрузки имеющихся мощностей, а инвестировать в новые при высокой неопределенности никто не будет.
В такой ситуации государство должно поддержать внутреннего производителя, считает Улюкаев: дать дешевое фондирование, гарантии - усилить ту положительную рыночную тенденцию, которая появляется благодаря тому, что издержки производителя оказываются ниже издержек импортера. Замещать выгоднее продукцию, которую можно производить с меньшими, чем у других, затратами, получая преимущества на внешнем рынке. Поэтому, согласен Улюкаев, для Минэкономразвития импортозамещение и поддержка экспорта - это одно и то же: «Мы хотим помогать тем компаниям-экспортерам, у которых издержки довольно высоки, но при курсовых изменениях их издержки сокращаются и они получают возможность отвоевать свою долю не только на внутреннем, но и на внешнем рынке».
По мнению министра, Россия может конкурировать на рынках сельского хозяйства, пищевой отрасли, тепловой генерации, гидрогенерации, энергетики и индустрии для энергетики, например атомной - «для нее настает просто золотое время, мы свои блоки можем в десятки стран поставлять». Все это касается крупных и госкомпаний - поэтому министерство намерено установить квоты на заказы госкомпаний у компаний малого и среднего бизнеса, говорит Улюкаев: «Мы хотим, чтобы вокруг госкомпаний формировался шлейф из сопровождающих их предприятий малого и среднего бизнеса, которые бы делали комплектующие».
"Ведомости"от 18.12.2014

«Мы копим. Пока у нас есть резервы, нас в мире уважают»

Татьяна Голикова рассказывает, где забуксовала пенсионная реформа, как ограничить зарплату менеджеров госкомпаний и какая оптимизация необходима госаппарату

Татьяна Голикова почти универсальный чиновник – она отвечала за бюджет в Минфине, а потом воевала с бывшими коллегами, занимаясь социальной политикой, работала в правительстве и Кремле. Последние годы она контролирует чиновников, с которыми прежде работала. Зная проблемы изнутри, она знает и куда заглянуть. И видит ключевой дефект власти. Чиновники боятся ответственности – главное заручиться поддержкой руководителя, а не предложить решение и отвечать за него, описывает она ситуацию в интервью «Ведомостям».

– Счетная палата раскритиковала проект федерального бюджета на 2018–2020 гг. в своем заключении, отметив, что его фундамент – макропрогноз – очень зыбкий. Бюджет настолько нереалистичный?

– Мы не критикуем, а оцениваем возможные риски. Заложенный в проект бюджета рост ВВП породил много вопросов. Правительство ожидает, что в 2017 г. экономика вырастет на 2,1%, а к 2020 г. ускорится до 2,3%, рассчитывая, что основным драйвером станут инвестиции. Министр экономического развития Максим Орешкин считает, что этим летом мы росли как раз за счет инвестиций, особенно в строительстве. Но Росстат пересмотрел прошлогодний объем работ в строительстве и увеличил его на 1 трлн руб. – на этом фоне ухудшились показатели девяти месяцев 2017 г., и сомнительно, что инвестиции в строительство покажут такой рост, особенно если исключить крупные стройки – стадионы, Керченский мост, газопровод «Сила Сибири».

Минэкономразвития ожидало роста экономики на 2,2% в III квартале, но предварительная оценка Росстата заметно ниже – 1,8%, за девять месяцев – всего 1,6%. Чтобы заложенный в бюджет-2017 прогноз сбылся, за октябрь – декабрь экономика, по нашим оценкам, должна вырасти на 3,6%. Конечно, будут повышение зарплат, выплаты по контрактам, сезонный рост потребительских расходов, но этого недостаточно. А ведь это и есть база для расчета бюджета 2018–2020 гг.

Минэкономразвития ждет, что в ближайшие три года инвестиции будут расти в том числе благодаря программе инфраструктурной ипотеки, «фабрике проектного финансирования» и поддержке малого и среднего бизнеса. Но какой вклад они внесут в рост, в прогнозе не оценивается. Мы слышали только оценки Орешкина в его выступлениях. При этом программа льготного кредитования малого и среднего бизнеса, согласно прогнозу, завершается в январе 2019 г., а «фабрика», предполагающая госгарантии на 294 млрд руб., учитывая нашу бюрократию, сразу не заработает. В лучшем случае – в середине 2018 г., а эффект от нее проявится или в среднесрочной, или в долгосрочной перспективе. Инфраструктурная ипотека за три года даст 1 трлн руб. инвестиций, ждет министерство, но как формируется этот триллион, не раскрывает.

При этом хотя темпы роста в сценариях (базовый и целевой) прогноза разные, структурные меры в них одинаковые, а их вклад в целевом варианте почему-то меньше (предусматривает более высокий рост ВВП. – «Ведомости»), чем в базовом. Возможно, просто неаккуратность. Мы предложили либо заложить больше структурных мер в целевой прогноз, либо переоценить их влияние. Коллеги оставили это без комментариев.

– Председатель Центра стратегических разработок Алексей Кудрин считает, что можно смягчить бюджетное правило – установить цену отсечения не $40, а $45 за баррель. Вам правило не кажется жестким?

– Не кажется. Следующий год будет переходным, и мы продолжим расходовать фонд национального благосостояния (ФНБ). Жесткое правило начнет действовать с 2019 г., лишь тогда мы станем пополнять ФНБ. Резервы мы существенно подъели, а не стоит забывать, что ФНБ предназначен еще и для долгосрочной сбалансированности пенсионной системы.

Мы копим, потому что хеджируем резервами возможные риски. Пока у нас есть резервы, нас в мире уважают. Но как только они обнуляются, мы попадаем в абсолютно рисковую зону, в том числе из-за введенных против нас санкций. Кроме того, пока нет долгосрочных предложений по пенсионной системе и ее сбалансированности – решение этого вопроса тоже постоянно откладывается.

– Кудрин считает, что более мягкое правило даст пространство для бюджетного маневра – увеличения расходов на здравоохранение, образование, инфраструктуру.

– Дьявол кроется в деталях. Алексей Леонидович, видимо, предлагает сократить «непроизводительные» расходы на оборону и безопасность в пользу «производительных» – на образование и здравоохранение. Но я не согласна, что расходы на оборону и безопасность – непроизводительные. Там есть закупки, стройка, соцподдержка, военные пенсии, здравоохранение, образование. Многие оборонные предприятия – градообразующие. Продукция оборонно-промышленного комплекса – это 5,4% нашего экспорта, пусть немного, но есть тенденция к росту. Это высокотехнологичное производство.

Если перераспределить деньги в пользу здравоохранения и образования, то какие – федерального или консолидированного бюджета? Здравоохранение финансируют федеральный фонд ОМС и региональные бюджеты, образование – бюджеты всех уровней: высшее – Федерация, среднее специальное – регионы, общее – муниципалитеты. Перераспределять ли полномочия, подняв их частично на федеральный уровень? И у кого забрать – у обороны?

– Да, и растянуть программу вооружений, как предлагал Кудрин.

– Растянули еще при Кудрине [он был министром финансов до сентября 2011 г.], дали госгарантии оборонным предприятиям. И в 2016–2017 гг. досрочно их исполняли, чтобы в последующем не тратить ресурсы федерального бюджета на субсидирование процентных ставок по коммерческим кредитам, привлеченным под госгарантии.

– То есть вы считаете структуру расходов оптимальной?

– Не считаю. Я о другом. Нельзя решить проблемы пенсионного обеспечения, здравоохранения, только увеличив финансирование. Система социального страхования к модернизации пока не готова.

Большая часть предложений Алексея Леонидовича справедлива. И в стратегии-2020, и в основных направлениях деятельности правительства все написано хорошо и правильно. Но не может быть предложений без механизмов реализации. Из-за этого воплотить эти программы в жизнь полностью не удается уже в первый год их реализации.

Любая программа требует ответов на непростые вопросы: например, повышать ли пенсионный возраст, вводить ли соплатеж населения за какие-то услуги.

Пенсионный закон не работает

– Пенсионную систему пять лет назад реформировали. Каков результат?

– Новый порядок исчисления страховой пенсии (балльная формула), с введением которого во многом и связывалась последняя по времени пенсионная реформа, так и не заработал. Этот порядок формально вступил в силу с 1 января 2016 г., но индексация пенсий в соответствии с новой формулой ни разу не принималась, всегда действовали разовые решения. Так будет и в 2018 г. До сих пор не утвержден порядок расчета пенсионного коэффициента (балла), хотя такое требование установлено законом.

Я стою на формальной позиции: закон написали, он не исполняется. Либо примите методику расчета пенсионного балла, либо откажитесь от неработающей формулы и предложите новую.

То же относится к реформе досрочных пенсий. Специальная оценка условий труда не охватила основную часть рабочих мест с вредными и тяжелыми условиями труда. Идея переложить ответственность за досрочные пенсии с государства на работодателей, оформленная законодательно, не реализовалась.

Была еще одна хорошая идея: оценить эффективность всех льгот в пенсионной системе и социальном страховании. Пониженные тарифы компенсируются межбюджетным трансфертом из федерального бюджета ПФР, ФОМСу и Фонду социального страхования (ФСС). Есть мнение, что в одних отраслях льготы работают, в других нет. Но их эффективность так и не оценена.

А самое главное – не удалось решить основную стратегическую задачу: добиться долгосрочной финансовой устойчивости пенсионной системы. Пенсионную систему нельзя развивать изолированно, в отрыве от всей системы обязательного страхования и системы трудовых отношений.

– А какие есть варианты сбалансировать пенсионную систему? Можно ли повесить фиксированную часть пенсии на бюджет, как было в 2000-х гг.?

Я была противником той системы, и в свое время убедила Алексея Леонидовича [Кудрина] и Владимира Владимировича [Путина] от нее отказаться. В действовавшем тогда законодательстве пенсия была разделена на три части: базовую, страховую и накопительную, за каждой из которых был закреплен свой источник. Страховой взнос вычитался из единого социального налога (ЕСН), который собирала налоговая служба, а страховые взносы - ПФР. Базовую часть обеспечивали поступления ЕСН, страховую и накопительную – страховые взносы. А потом снизили ЕСН, и базовая пенсия оказалась дефицитной: это было незаметно, потому что дефицит был внутри федерального бюджета. Базовая пенсия должна была быть не меньше среднероссийского прожиточного минимума пенсионера. Каждый раз ее досчитывали - и дефицит внутри федерального бюджета рос.

Стало очевидно, что держать такой дефицит внутри бюджета уже невозможно и нужно сбалансировать пенсионную систему. Решили сделать пенсию единой, и повысить страховой взнос. В качестве альтернативы рассматривали временное закрепление какого-либо федерального налога, чтобы его часть шла на пополнение пенсионной системы в период демографического провала. Ведь базовая пенсия внутри федерального бюджета уже увеличивала дефицит, а значит покрывалась другими доходами федерального бюджета, а не только ЕСН. Налог закреплять отказались, страховые тарифы в отдельных сферах - IT, сельском хозяйстве, других сферах - снизили, и пришлось вводить межбюджетный трансферт. Тогда это казалось правильным.

Если мы вернемся к такому механизму, и будем индексировать базовую пенсию не по формуле, а по прожиточному минимуму пенсионера или по инфляции - ее надо как-то назвать. Социальной? Но социальная пенсия назначается на 5 лет позже страховой и в период работы не выплачивается. Разорвать пенсию - одну платить так, другую этак? На эти вопросы никто не отвечает. А они чувствительны для населения.

Давайте определимся, к какому решению мы готовы. Ведь все равно придется что-то оптимизировать. Давайте в программе экономического развития определим: это мы делаем в приоритете и на это тратим ресурсы, а где-то придется поджаться. И заранее начнем объяснять, не пугая людей тем, что уже завтра им повысят пенсионный возраст или что-то отберут. По таким чувствительным вопросам нужно находиться в общественном диалоге.

Хорошо, что менять? Чиновники обсуждают ускоренное повышение трудового стажа вместо пенсионного возраста. Это поможет решить проблемы пенсионной системы?

Конструкция предыдущей пенсионной формулы предполагала механизмы стимулирования более позднего выхода на пенсию без изменения общеустановленного пенсионного возраста. Но как мы говорили ранее, сейчас формула изменена.

По моему мнению, увеличение продолжительности страхового стажа – это не способ долгосрочной сбалансированности бюджета ПФР. Этот показатель должен соответствовать жизненному циклу большинства населения России (продолжительность трудоспособного возраста и трудовой карьеры).

Нельзя забывать, что увеличение пенсионного возраста и трудового стажа повлекут и больший объем формируемых пенсионных прав при выходе на пенсию, поэтому должны быть четко определены источники новых выплат в долгосрочной перспективе.

- Но какое-то решение необходимо.

Социальным льготам и выплатам нужна систематизация – пока в этой части исчерпывающий перечень отсутствует. Люди могут иметь право и на федеральную льготу, и региональную. Регионы «приспособились»: если есть дублирующая федеральная льгота, перекладывают ответственность на центр. В лекарственном обеспечении это встречается очень часто. Так что в регионах оптимизация соцподдержки произошла.

Единая система учета позволит понять, сколько видов соцподдержки получает отдельно взятый человек - не важно, региональной или федеральной, – сколько получает лекарств, сколько платит за ЖКХ и т.д. Не зная этого, отменять или модернизировать льготы неправильно.

- Как можно было бы перераспределить расходы?

– Сейчас расходы планируются от базы - нужно набраться смелости и отказаться от этого принципа, например, в 2019 году с принятием 83 федерального закона, в бюджетном законодательстве появился термин «государственное задание» - формирование объемов бюджетных ассигнований на основе определения стоимости госуслуги (работы) и количества таких услуг. Госзадание пришло на смену бюджетной смете. При этом в госзадание не включаются расходы на приобретение оборудования, капитальный ремонт и инвестиции.

Как правило, переход на госзадание, в части определения стоимости услуг, осуществляется методом обратного счета, от уже достигнутого уровня ассигнований делением на количество услуг. Это привело к различной стоимости услуг по идентичным мероприятиями и нарушению конкуренции в бюджетной сфере.

В структуре госзадания наибольший объем расходов приходится на заработную плату, поэтому, как правило, несмотря на имеющиеся перекосы, при оптимизации расходов, госзадание сокращению не подвергается, а уменьшаются объемы средств на оборудование, капитальные ремонты, что в конечном итоге приводит к несоответствию современным требованиям инфраструктуры образовательного процесса, процесса оказания медицинской помощи. Очевидно это нужно менять, подтверждение этому - показатели износа основных фондов за 2016 год в образовании – 47,9%, в здравоохранении и предоставлении социальных услуг – 56%. Коэффициент обновления находится на низком уровне и в течение последних трех лет снижается. Доля инвестиций в образование снизилась с 2,2% в 2007 году до 1,4% в 2016 году, в здравоохранении – с 2,7% в 2006 г. до 1,2% в 2016 г.

После региональных программ модернизации здравоохранения, закончившихся в 2013 году, прошло почти 5 лет. Статистика за 2016 год говорит о том, что 31% медицинских организаций нет водопровода, в 35,5% - канализации, в 40,5% – центрального отопления, 10 900 зданий арендованные. 33% ренгеновских аппаратов в российских клиниках работают уже больше 10 лет и нуждаются в замене, то же касается 24,6% аппаратов УЗИ и 52,7% оборудования для лабораторной диагностики. Сегодня это полномочия регионов. Тариф ОМС обеспечивает текущие расходы – зарплату, коммунальные услуги, связь, транспорт, оборудование не дороже 100 тыс. руб., лекарства. Все, что стоит дороже 100 000 руб., должно финансироваться из бюджета.

Пока не установим правильную пропорцию и структуру расходов, не заинтересуем бизнес в инвестирование в эти сферы, качество госуслуги не будет возрастать.

Неуловимые госкомпании

В заключении на бюджет вы указали, что правительство переоценило на 700 млрд руб. доходы от дивидендов госкомпаний. В бюджете заложены поступления исходя из того, что госкомпании направят на дивиденды 50% прибыли. Почему расходятся оценки Минфина и Росимущества и почему не удается добиться этого от госкомпаний?

Бюджет формируется на основе действующего законодательства, в котором есть норма - на дивиденды направляется не менее 25% чистой прибыли. Требование о 50% было антикризисной мерой бюджетной консолидации, которую Минфин включи в Основные направления бюджетной, налоговой и таможенно-тарифной политики на 2018-2020 гг., которые одобрены правительством.

Безусловно, отчисления в виде дивидендов в объеме 50% от чистой прибыли предприятий стоит оценивать для бюджета позитивно, однако нельзя забывать о необходимости развития компаний. Как показала практика, на основании отдельных решений Правительства допускалось уменьшение норматива перечисления дивидендов, в 2016 г. – по 12 АО, в 2017 г. – по 9.

Нужно определить новый порядок, устанавливающий диапазон и критерии изменения объемов дивидендов. Например, пока госкомпания реализовывает крупный инвестпроект, первые два-три года она платит пониженные дивиденды, потом норматив повышается.

Может, Счетной палате стоит сфокусироваться на проверке госкомпаний, а не министерств? Ведь от них зависят и дивиденды, и тарифы.

Мы ежегодно включаем в план проверки в отношении наших компаний, но включить всех мы не можем. Для этого нужен очень большой человеческий ресурс. На проверку того же «Газпрома» надо бросить огромное количество людей, и нужен мой постоянный контроль.

- А есть политические препятствия?

Политических препятствий для проверок госкомпаний нет. У нас есть проверки госкомпаний, но не тотальные, а по отдельным направлениям, в первую очередь, когда речь идет о выделении бюджетных средств.

Зарплаты менеджеров госкомпаний очень высокие - речь не только о руководстве, но и о менеджерах среднего звена. И эти компании заявляют, что им не хватает денег на дивиденды, а иногда просят бюджетных денег.

Компании должны ограничивать размер вознаграждений - либо на основе KPI, либо директивой совета директоров. Конечно, мы видим, что зарплаты высокие. Приглашаем профильных чиновников, входящих в советы [директоров] этих компаний - они сами не всегда это видят. Где-то нам даже удалось через них повлиять на ситуацию. Кстати, в огромном количестве случаев наемные аудиторы не замечают завышения зарплат.

Бегство от ответственности

Обсуждаются разные концепции экономического развития - Кудрина, Орешкина, Титова, [помощника президента Андрея] Белоусова - но никак не разработают единую. Когда будет обсуждаться финальный документ, и будет ли он вообще?

Такой документ в любом случае должен быть. Ведь он ляжет в основу стратегии избранного на будущий срок президента и нового правительства.

- Но все словно бегут от этого.

Наверное, потому что наряду с хорошими решениями придется принимать и непростые, да, и взгляды на экономическую политику у перечисленных авторов не всегда совпадают.

– Может проектный подход изменить работу госаппарата?

Идея правильная. Вопрос в реализации - госпрограммы тоже были правильной идеей, но ее так забюрократизировали, что реализовать оказалось невозможно. Пока все круги ада пройдешь, финансовый год закончился, вносятся поправки в бюджет и все начинается сначала.

- Чтобы принимать непопулярные решения, нужна реформа госаппарата или политическая воля?

Госаппарат надо оптимизировать - не только чиновников, но и учреждения, внебюджетные фонды. Где лишнее, а где не хватает, уже понятно. Многие боятся ответственности: для них первая задача – заручиться поддержкой руководителя, вместо того, чтобы предлагать решения и за них отвечать.

Мой подход: сначала пытаюсь решить проблему сама, а уже потом, когда понимаю, что нужна воля более высокого уровня, иду к руководству. И проблемы решаю не потому, что мне это поручили, а потому что вижу, что откладывать нельзя.

Татьяна Ломская, Елизавета Базанова, Маргарита Папченкова, Филипп Стеркин

Интервью опубликовано в газете "Ведомости" 30 ноября 2017 года

Министр энергетики Российской Федерации Александр Новак в интервью газате "Ведомости" рассказал надолго ли в мире сократится нефтедобыча, о трениях с Украиной из-за цен на транзит газа и о налоговых новациях для компаний ТЭКа.

«Страны ОПЕК не могли договориться между собой с 2008 года»

В этом году в январе цены на нефть пробили $30 за баррель, спекулянты продолжали играть на понижение, российский бюджет, в котором нефтегазовые доходы – около 50%, оказался под угрозой. ОПЕК, которая до сих пор балансировала рынок при резком падении цен, только наращивала добычу и договариваться не собиралась. ОПЕК больше не регулятор, констатировал в конце 2015 г. главный исполнительный директор «Роснефти» Игорь Сечин.
В январе 2016 г. министр энергетики Александр Новак впервые публично заявил, что Россия может обсудить с ОПЕК балансировку цены. Отечественные нефтяники отреагировали скептически: Россия на регулирование мирового рынка никогда особо не влияла, наши компании не в состоянии быстро сократить или нарастить добычу, да и инвестициями жертвовать не хотели. Еще аналитики и топ-менеджеры отрасли отмечали, что ОПЕК раздирают противоречия, картель потерял способность договариваться. Участники рынка считали заявления министра «словесными интервенциями», которые должны были успокоить спекулянтов.
В ноябре 13 стран ОПЕК договорились сократить добычу на 1,2 млн барр. в сутки, еще 11 стран, не входящих в картель, – почти на 600 000 барр. в сутки, из них половину сократит Россия. Фьючерс на Brent прибавил в цене почти 10% (в понедельник, 19 декабря, нефть стоила $55,3 за баррель). Трое топ-менеджеров нефтяных компаний, опрошенных «Ведомостями», отмечают личную заслугу Новака в успехе казавшегося безнадежным предприятия. ОПЕК достигла договоренностей благодаря личному участию Новака, уверен аналитик «Сбербанк CIB» Валерий Нестеров. И это тот случай, когда министр заработал для бюджета огромные деньги, объясняет он. Если в 2017 г. цена нефти составит в среднем $55, нефтегазовые доходы бюджета (сверстан исходя из цены $40) будут выше на 1,1 трлн руб., оценивали аналитики «ВТБ капитала». Сам Новак не склонен присуждать кому-либо пальму первенства в договорном процессе. В интервью «Ведомостям» министр рассказал, как все же удалось договориться о сокращении добычи, об отношениях с Украиной на газовом рынке и о том, каких налоговых новаций ожидать компаниям топливно-энергетического комплекса.

Как Россия помогла ОПЕК

– Недавно ОПЕК приняла решение сократить добычу нефти, при этом Россия активно помогала организовать этот процесс. Почему? Мы ведь не входим в картель.
– Россия сегодня добывает больше 11 млн барр. в сутки, мы очень крупный игрок среди стран-производителей, поэтому без нас сегодня практически невозможен процесс регулирования нефтяных рынков. Мы пошли на договоренности по снижению добычи, потому что это даст положительный результат и для бюджета, и для нефтяных компаний, поможет стабилизировать ситуацию в целом. Раньше они балансировали рынок самостоятельно, но в настоящий момент вряд ли страны ОПЕК приняли бы решение о сокращении добычи без нас. В этот раз для ОПЕК было важно участие в сокращении добычи и других стран-производителей, чтобы достичь желаемого эффекта. Когда цены на нефть в 2014 г. упали, все думали, что это на год-полтора и за это время рынок сбалансируется, как это было и раньше. Но перепроизводство сохранялось. Мы до сих пор имеем превышение предложения над спросом в 1,5–1,8 млн барр. в сутки: т. е. фактически за два года ситуация с избытком нефти не изменилась.
– Россия была инициатором решения или вы ответили согласием на предложение Саудовской Аравии?
– Я бы не стал отдавать кому-то пальму первенства: все страны, которые участвовали в процессе, так или иначе проявляли активность. Впервые вопрос о сокращении мы обсудили в ноябре в 2015 г. на встрече с Саудовской Аравией, Мексикой и Венесуэлой. Более активно эту тему стали обсуждать в феврале, когда цены упали до $28 за барр. Мне кажется, роль России, Саудовской Аравии, Алжира, Венесуэлы, Катара примерно равнозначна, этот костяк стран был инициатором и двигателем процесса и привлекал другие страны к переговорам. Правда, во второй половине года наше соглашение с Саудовской Аравией, подписанное в Китае на полях G20, на мой взгляд, стало решающим.
– Тем не менее говорят, что министры нефти ОПЕК и других стран прислушивались именно к вашему мнению и часто советовались с вами.
– Действительно, было много сделано для того, чтобы урегулировать разногласия внутри ОПЕК. Мы также проводили переговоры с разными странами, которые не входят в картель и которые также нужно было привлечь к сокращению добычи. Ключевую роль сыграл президент Владимир Путин, который публично поддержал инициативу и был в тесном контакте с руководителями других стран.
– Почему так долго договаривались? Почти год. Или это недолго?
– Страны ОПЕК не могли договориться между собой с 2008 г., так что можно сказать, что в целом договаривались не год, а девять лет (улыбается). Мы начали обсуждать сокращение добычи в феврале и в апреле фактически вышли на договоренности. Правда, тогда они сорвались. Новые переговоры с Саудовской Аравией мы начали в июле с приходом нового министра нефти Халеда аль-Фалеха, в августе стали активно встречаться с другими странами и к сентябрю уже имели рамочное соглашение об ограничении добычи. Еще два месяца потребовалось на то, чтобы окончательно договориться внутри ОПЕК и привлечь к соглашению другие страны. Так что, если учитывать все сложности процесса, наверное, это не такой уж большой срок.
– Россия планирует сократить 300 000 барр. в сутки. Для нас это безболезненное решение? Отрасль инерционная, как это сокращение может отразиться на добыче в 2018–2019 гг.?
– 300 000 барр. в сутки – это примерно 2,5–2,7% от текущей российской добычи нефти. Наши компании посчитали, что для них лучше: добывать на 2,5% больше при цене в $30–40 или добывать на 2,5% меньше при цене в $50–55. Очевидно, что второй вариант более выгодный. И объем нефти, который сейчас не будет добыт – примерно 5 млн т за первое полугодие, в соответствии с графиком, планируемым российской стороной, – компании в любом случае добудут в более поздний период,
когда рынок будет более сбалансирован, а цены вырастут. Не думаю, что такое сокращение может сильно повлиять на производственную программу компаний. А при более высоких ценах добыча в 2018–2019 гг., может быть, будет даже больше, чем мы сейчас планируем, но тут все зависит от того, как будет развиваться рынок.
– Вы говорите, экономически снижение добычи выгодно, а вице-президент «Лукойла» Леонид Федун недавно сказал, что компаниям нужно компенсировать это сокращение добычи.
– Официальных обращений такого рода нам не поступало. Мы обсуждали это с компаниями, но никто не просил компенсаций, потому что нефтяники только выигрывают от стабилизации цен. Компенсация заключается в том, что у них растут доходы.
– Вы ожидаете, что еще какие-то страны присоединятся к соглашению о сокращении добычи, или подписавшихся достаточно?
– Присоединиться могут любые страны, но сейчас это, в принципе, не столь важно: соглашение уже подписали все страны ОПЕК (13 без Индонезии, которая приостановила членство) и 11 стран, не входящих в ОПЕК, – итого 24. Кстати, когда мы собирались в Дохе в апреле, было всего 17 стран. И речь даже не о том, что 24 страны смогут убрать с рынка большой объем нефти. Важен прецедент: впервые столько стран договорились сократить добычу, мы дали всему миру важный сигнал о том, что такая договоренность возможна и в будущем, если возникнет необходимость. У нас появилась возможность способствовать стабилизации рынка в условиях растущей волатильности и неопределенности. Я не думаю, что сокращение добычи должно быть какой-то долгосрочной историей. Мы, конечно, проанализируем ситуацию по итогам полугодия и, я думаю, сможем продлить сокращение, если понадобится. Но, по моим ощущениям, если все будут соблюдать договоренности в первом полугодии, рынок сбалансируется. У нас ведь нет задачи достичь цен, которые держались до середины 2014 г. $50–60 за барр. – вполне хорошие цены для балансировки современного рынка, где быстро развиваются технологии и снижается себестоимость добычи, где большая конкуренция, в том числе со стороны сланцевой нефти США. А при более высоких ценах опять возникают риски перепроизводства.
– То есть при цене до $60 за барр. бум сланцевой добычи в США не повторится?
– Я думаю, что частично добыча в США восстановится, но такого перепроизводства, как в 2014–2015 гг., уже не будет. Хотя если эффективность добычи и дальше будет расти – а сейчас она растет примерно на 15–20% в год, – я не исключаю, что сланцевая нефть займет свою существенную нишу на рынке. Но не забывайте, что потребление будет прирастать примерно на 1,1–1,2 млн барр. в сутки ежегодно. Частично его будет покрывать сланцевая нефть.

Япония, Иран и другие

– Вы очень много занимаетесь международной деятельностью: ОПЕК, Украина, Япония. Это вынужденная реакция Минэнерго на повестку или это ваша инициатива и вы считаете, что международная деятельность, налаживание связей с потенциальными партнерами – главная задача Минэнерго?
– Это часть нашей работы, как и вопросы, связанные с внутренним рынком. С одной стороны, сегодня международная повестка во многом касается вопросов энергетики. С другой – у нас есть много энергетических проектов, которые мы делаем в развитие торгово-экономического сотрудничества с разными странами, потому что энергетика одно из наших основных конкурентных преимуществ. Например, с Японией у нас недавно создан отдельный консультативный совет по энергетике, есть программа взаимодействия, три рабочих группы.
– Мы очень дружим и много встречаемся с Ираном: и в рамках переговоров с ОПЕК, и до этого, когда еще действовали санкции. Российские компании уже могут рассчитывать на какие-то бонусы от этой дружбы или они входят в иранские проекты на тех же условиях, что и западные компании? Какое-то особое отношение у Ирана к России есть или пока мы только вкладываем, надеясь на будущую отдачу?
– Фактически все крупные компании («Роснефть», «Лукойл», «Газпром нефть», «Татнефть», «Зарубежнефть» и «Газпром») подписали меморандумы и соглашения о разработке месторождений в Иране. Глобально компании действуют в рамках иранского законодательства, а что касается деталей – здесь может быть индивидуальный подход, договоренности по каждому конкретному проекту. Думаю, если компании подписали соглашения, они оценивают иранские проекты как выгодные.

Налоговый маневр состоится в 2017 г.

– Вы уже год обсуждаете с Минфином закон об НДД (налог на добавленный доход), который меняет подход к налогообложению в отрасли. Минфин подготовил проект закона, но хочет компенсировать выпадающие доходы бюджета на 40–60 млрд руб. через повышение НДПИ (налог на добычу полезных ископаемых) для всей отрасли. Вам кажется, это приемлемый размен?
– Мы против увеличения налоговой нагрузки для нефтяной отрасли – она уже и так одна из самых высоких в мире. Кроме того, у бюджета будут выпадающие доходы только в первый год после введения НДД, а в последующие годы, наоборот, – дополнительные налоговые поступления из-за роста добычи. Эти деньги и компенсируют провал в первый год. Сейчас мы с Минфином обсуждаем, как компенсировать выпадающие доходы в первый год. Например, наши компании могут взять на себя обязательство увеличить добычу на других месторождениях, которые дадут дополнительные доходы в бюджет.
– А можно их заставить доплатить в бюджет, если они эти обязательства не выполнят?
– Такого механизма нет. Но нужно рассматривать ситуацию с налогами в комплексе. Вот сейчас для нефтяников увеличили налоговую нагрузку, а это тоже не было запланировано. И никто не говорит, что для компаний будет какая-то компенсация. Так может случиться и с НДД. У нас есть еще одна развилка с Минфином: они предлагают обязать компании принять решение о переходе на НДД до конца августа 2017 г., при том что налог может применяться с начала 2018 г. Наше предложение – предоставить возможность добровольного перехода на новую налоговую систему до января 2019 г. при условии вступления в силу федерального закона с 1 января 2018 г. Работа по выработке взаимоприемлемого варианта будет продолжена.
– Минфин согласился дать новым проектам добровольное право перехода на НДД. Но он также хочет с 2018 г. углубить маневр и отменить пошлины. Получается, компаниям вообще невыгодно будет оставаться в действующем налоговом режиме.
– Мы считаем, что НДД и пошлины между собой не связаны. Переход на НДД создает стимулы для увеличения притока инвестиций и повышения КИН (коэффициент извлечения нефти): налог будет взиматься не с оборота, а с финансового результата, это даст компаниям возможность больше бурить и извлекать больше запасов, которые пока нерентабельны, т. е. налог будет учитывать реальную экономику добычи. У нас сегодня как минимум 10 млрд барр. нефти не разбуривается и не извлекается, потому что это невыгодно при текущем налоговом режиме. Про НДД все понятно: нужно делать пилотные проекты, создавать инструмент и переводить на него отрасль.
Предложение обнулить пошлины до конца не просчитано, и его последствия могут быть непредсказуемы. Во-первых, у нас много месторождений разрабатывается с использованием налоговых льгот по экспортным пошлинам: шельф, тюменская свита, участки в Восточной Сибири и т. д., поэтому нужно будет перенастраивать всю эту налоговую систему. Во-вторых, при обнулении пошлин цена на нефть для российских НПЗ вырастает до уровня цены на внешнем рынке (с поправкой на транспорт). Это означает, что возникает риск существенного роста цен на нефтепродукты.
– Да, но Минфин хочет компенсировать это отрицательными акцизами.
– Во-первых, Минфин предлагает лишь частичную компенсацию. Во-вторых, компании опасаются, что сегодня компенсация есть, а завтра нет. Каждый раз придется решать, какую именно сумму из бюджета выделять компаниям, это получается уже субсидирование нефтяной отрасли.
И главная проблема: при обнулении пошлин проиграют компании, которые закончили модернизацию НПЗ, а остальные потеряют стимулы для инвестиций. Поэтому говорить об обнулении пошлин можно только после 2021 г., когда основные программы модернизации будут закончены. Кроме того, к 1 января 2025 г. у нас должны начать функционировать единые рынки нефти и газа в рамках ЕАЭС и нам нужно будет унифицировать наши таможенные политики. Если будет понимание, что у наших партнеров по ЕАЭС обнуляются пошлины, нам тоже нужно будет к этому времени поэтапно снизить пошлины до нуля.
– «Роснефть» направила в правительство пакет предложений для повышения капитализации, в том числе предоставление льгот для обводненных месторождений и новых проектов в Восточной Сибири. Вы их поддерживаете?
– Да, поддерживаем. Компания обращалась с такими предложениями и раньше. Мы согласны, что для месторождений, где обводненность больше 90% – где, по сути, воду гоняют туда-сюда, – нужно создавать экономические стимулы. К сожалению, в сегодняшней налоговой системе мы вынуждены принимать точечные налоговые решения для разных месторождений, а если бы был НДД, этого бы делать не пришлось.
– Компании и в прошлом, и в этом году очень жаловались на негативные последствия от налогового маневра для нефтепереработки, «Роснефть» практически остановила программу модернизации. Вы видите серьезный негативный результат от маневра? Или маржа снизилась, а последствий в принципе нет?
– Низкие цены на нефть и налоговые изменения действительно негативно повлияли на нефтепереработку, но сейчас, после решения ОПЕК, цены начали расти, и это хорошая новость для нефтеперерабатывающих заводов.
– То есть поддержка переработке не нужна? «Роснефть» не раз просила и отложить 100%-ные пошлины на мазут, которые вводятся с начала 2017 г., и тарифы снизить.
– Мы обсуждали с компаниями завершение налогового маневра, и все согласились, что это нужно сделать, как и было запланировано, в 2017 г., в том числе ввести 100%-ные пошлины на мазут. Сейчас внутренний рынок полностью обеспечен топливом 5-го класса, как и планировалось. В то же время, если будет какая-то сложная или чрезвычайная ситуация с нефтепереработкой, мы будем быстро реагировать, выходить с предложениями по корректировке ситуации.

Цены не перегонят инфляцию

– Совладелец «Лукойла» Вагит Алекперов на прошлой неделе, 13 декабря, сказал, что повышение акцизов в следующем году приведет к росту цен на бензин на 8–12%. Хотя говорят, что, когда вы решали с Минфином, какую сумму из дополнительной налоговой нагрузки переложить на нефтяников через акцизы, она считалась так, чтобы цены выросли не больше чем на уровень инфляции.
– Мы действительно считали эту сумму при определенных цене на нефть и курсе рубля, а теперь цена и курс другие. Вопрос формирования цены достаточно сложный, он зависит от баланса спроса и предложения на нефтепродукты, от того, как компании реализуют собственную политику по распределению маржи между добывающим и нефтеперерабатывающим сегментами. В этом году, например, планировалось, что из-за акцизов цены вырастут выше инфляции, а они в итоге ниже из-за того, что у нас много бензина на рынке и высокая конкуренция. Точно спрогнозировать цены на 2017 г. сложно, но, мне кажется, они должны быть не выше инфляции.
– С января 2017 г. главный поставщик топлива для Московского региона – Московский НПЗ встанет на ремонт на несколько месяцев, это повлияет на рост цен? Как можно избежать дефицита топлива?
– Мы не ожидаем проблем. После детального обсуждения было решено сократить срок ремонта НПЗ на 15 суток. Кроме того, мы рекомендовали «Славнефти» перенести начало ремонта Ярославского НПЗ с 1 марта на 15 апреля 2017 г., а ключевые поставщики нефтепродуктов в январе – апреле должны будут в первую очередь поставлять бензин на внутренний рынок. Возможно, дополнительные объемы будем поставлять по железной дороге – сейчас прорабатываем этот вопрос с РЖД. Кроме того, правительства Москвы и Московской области обяжут нефтебазы увеличить запасы до 30 суток.

Есть место большим и маленьким

– В октябре «Роснефть» купила контрольный пакет «Башнефти». Как вы оцениваете тенденции к консолидации в нефтяной отрасли? Какой должна быть оптимальная структура сектора с точки зрения собственности и количества игроков? Скажем, если на рынке останутся «Роснефть» и «Газпром» и, может быть, «Лукойл» – это не повредит отрасли?
– На самом деле у нас в нефтяной отрасли рыночная ситуация, и, если консолидация приносит компаниям эффект, они самостоятельно принимают решение. Почти во всех отраслях в мире сейчас идет консолидация, это глобальные тенденции развития рынков: компании укрупняются, чтобы достичь синергетического эффекта. Но при этом я считаю, что должны работать также мелкие и средние компании – добывать нефть на месторождениях, в которых не заинтересованы крупные компании. У нас на сегодняшний день больше 200 нефтяных компаний.
– Но если останется одна «Роснефть» в окружении малышей, это будет несколько нетипичный рынок, игроки должны быть сопоставимыми.
– Это вечная дискуссия на самом деле. Я считаю, что свои плюсы есть и в работе крупных компаний, и в бизнесе мелких и средних игроков. Например, в США работает ExxonMobil и много мелких компаний. Никто же не говорит, что Exxon – глобальная компания № 1 в мире и это плохо. Крупные компании могут делать очень много того, что недоступно маленьким игрокам: работать в третьих странах и кооперироваться с международными партнерами, заключать более выгодные сделки, привлекать инвестиции и финансирование, разрабатывать новые технологии и т. д.

«Каждый день занимаемся газовым рынком»

– Как прошла трехсторонняя встреча с Украиной при участии вице-президента Еврокомиссии Мароша Шефчовича и что вы намерены делать дальше?
– Главная проблема, которую мы так и не решили по итогам встречи, заключается в том, что Украине, по нашему мнению, не хватит газа в ПХГ для прохождения зимы. Велика вероятность, что они будут компенсировать недостаток за счет газа из транзита для европейских потребителей. Еврокомиссия тоже видит такой риск. У Украины есть и формальное разрешение на это. Дело в том, что Хозяйственный суд Киева удовлетворил требование Антимонопольного комитета Украины и наложил штраф на «Газпром» в размере $6,6 млрд. «Газпрому» предъявлены обвинения в якобы имевших место злоупотреблениях монопольным положением на рынке услуг по транзиту природного газа по территории Украины. Хотя это «Нафтогаз» владеет газотранспортной инфраструктурой и здесь является монополистом. Зимой Украина может воспользоваться этим решением суда и изъять деньги или имущество «Газпрома», к которому относится и газ, идущий транзитом по территории Украины. Я уже передал письмо господину Шефчовичу о том, что, на наш взгляд, Украина предпринимает меры по созданию новой дополнительной напряженности.
– Что можно предпринять в такой ситуации?
– Мы сейчас хотим получить оценку со стороны Еврокомиссии и стран-потребителей. Единственный выход – скорейшая отмена этого решения и решения антимонопольного комитета и перевод всех этих разбирательств в стокгольмский арбитраж, где по условиям контракта решаются любые споры.
– Во время визита в Москву Шефчович сказал, что Европа не будет возражать против строительства трубопровода «Северный поток – 2», если Россия сохранит украинский транзит после 2019 г. Можно ли сохранить транзит и в каком объеме?
– Мне кажется, что попытки привязать поставщика к какому-то определенному транспортному коридору сами по себе антиконкурентны и противоречат принципам заявленной ЕС либерализации энергетического рынка. Мы строим «Северный поток – 2» не для того, чтобы закрыть какой-то из существующих маршрутов. Но пока трудно предсказать, устроят ли нас условия транзита через Украину. «Газпром» уже сейчас переплачивает за эти поставки, к тому же Украина постоянно заявляет о намерении повысить цену. Для сравнения: прокачка 1000 куб. м газа по «Северному потоку – 2» будет стоить в 1,5 раза дешевле, чем по украинской ГТС при текущем тарифе. Кроме того, у нас в последние годы центр газодобычи сместился из Западной Сибири на Ямал – маршрут транспортировки газа через Балтийское море будет короче.
– В этом году возобновилось сотрудничество с Турцией по газопроводу «Турецкий поток». Идут ли переговоры о предоставлении скидки на газ для турецкой Botas?
– Этот вопрос поднимался на встрече президентов Владимира Путина и [Реджепа] Эрдогана во время визита в Стамбул. Тогда обсуждалось, что мы можем предоставить такую скидку при увеличении объема потребления газа в Турции. Сейчас вопрос прорабатывается компаниями.
– Какой должна быть целевая модель рынка газа в России? И что делать с поручениями по итогам президентской комиссии позволить поставлять газ по «Силе Сибири» с месторождений в Восточной Сибири?
– Мы практически каждый день занимаемся газовым рынком, обсуждаем проблемы с компаниями, экспертами, у них много разных точек зрения. Сейчас дорабатываем генеральную схему развития газовой отрасли и концепцию развития внутреннего рынка газа, в ней предусмотрены два этапа: до 2025 г. мы будем улучшать госрегулирование цен и тарифообразование. Возможно, будет введен институт гарантирующего поставщика. Параллельно мы совместно с ФАС будем работать над повышением прозрачности тарифообразования, вводить механизм take-or-pay, единый регулируемый тариф на хранение, механизм контроля затрат на транспортировку и т. д.
– «Новатэк» попросил организовать ему покупку ямальских месторождений у «Газпрома» в обмен на его акции. Как вы считаете, имеет ли эта сделка смысл с точки зрения развития отрасли?
– Мы пока изучаем этот вопрос.

«Цена на электроэнергию должна быть сбалансированной»

– Минэнерго неоднократно говорило о задержках при строительстве ТЭС в Крыму. С чем они связаны? Закуплено ли оборудование для этой стройки?
– Стройка в Крыму идет, две электростанции строятся – в Севастополе и Симферополе. Работы идут по графику, есть небольшие замечания по срокам, но они незначительные.
– Как сейчас обстоят дела в Воркуте?
– Сейчас на Воркутинской ТЭЦ-2 работает шесть теплоагрегатов, почти завершен плановый ремонт. Мы разработали и постоянно мониторим план мероприятий по устранению неполадок.
– В энергетике, по-вашему, сейчас есть потенциал и необходимость для роста сетевых тарифов и стоимости электроэнергии и мощности? Или у компаний достаточно денег от введенных ДПМ, а у сетей – от быстро растущих некоторое время назад тарифов?
– Цена на электроэнергию должна быть сбалансированной, невысокой, но при этом позволяющей обеспечивать надежное производство и доставку до потребителя. Механизм ДПМ был разовым, и новый подобный инструмент, на мой взгляд, отрасли не нужен. С другой стороны, нам необходимо модернизировать тепловую генерацию, механизмы финансирования мы обсуждаем с участниками рынка.

Дивиденды объявит правительство

– Почему «Транснефть» утвердила дивидендную политику в 25% от прибыли по МСФО, а не 50%, как того требует правительство?
– Это только ориентир, итоговый размер дивидендов будет устанавливать правительство.
– Вообще, почти все компании в ТЭКе в этом году уклонились от выплаты дивидендов в 50% от прибыли. Почему? Та же «Роснефть» жаловалась, что у нее большая инвестпрограмма, а в результате в конце года мы видим сплошные сделки. Можно ли в следующем году обязать компании в ТЭКе выплатить 50% прибыли по МСФО? Есть ли у них ресурс?
– Вопрос повышения размера дивидендов требует более детального анализа. У регулируемых компаний, например, рост дивидендов не учитывался при расчете тарифа, кому-то пришлось бы сократить инвестиционные программы или занимать деньги на выплату дивидендов, а это привело бы к дополнительным расходам на обслуживание долга.
– В 2015 г. правительство усилило контроль за госкомпаниями, объясняя это кризисом в экономике: чиновники вошли в советы директоров и возглавили их. Принесла ли эта мера пользу и сохранится ли такой усиленный госконтроль в следующем году?
– Это будет зависеть в первую очередь от политики правительства, пока каких-то новых решений не принималось. Я считаю, что такой подход приносит пользу и компаниям, и правительству, мы стали лучше понимать ситуацию в компаниях, появилась возможность принимать управленческие решения, решать директивные вопросы и т. д. Те же программы долгосрочного развития компаний обсуждаются с участием профильных министерств, к примеру. Я лично считаю, что это дает дополнительный эффект, возможность коммуникации.

В этом году Москва едет на международную выставку недвижимости MIPIM с самой представительной делегацией - вместе с Мэром три заместителя. С.Собянин рассказал «Ведомостям» о том, что российская столица покажет инвесторам.

Б.Ляув и М.Гликин, «Ведомости»

Власть в Москве стала открытой и понятной. Этот тезис С.Собянин попытался доказать в интервью «Ведомостям», подробно ответив на все, включая неудобные, вопросы - в частности, о том, почему власти проводят столь жёсткую политику в отношении автолюбителей, держателей лотков и палаток, частных арендаторов. По его мнению, всё это идет на пользу москвичам. В интервью «Ведомостям» он рассказывает о городском хозяйстве и о своём намерении участвовать в выборах.

«Ведомости»: Полтора года назад, давая интервью «Ведомостям», Вы с воодушевлением рассказывали про свои планы, перспективы. Сейчас кажется, что поднакопилась усталость и есть определённое разочарование. Так ли это? Какое у Вас настроение?

С.Собянин: Как видите, хорошее. Если полтора года назад мы говорили о планах и перспективах, то сегодня можно об их реализации. Помните, мы говорили о модернизации здравоохранения? Сегодня мы практически закончили обновление всего медицинского оборудования в городе. Говорили о реформе образования - она также почти завершена. Серьёзно поправили материальную базу и заработную плату учителей (в 2010 году учителя зарабатывали в среднем 39 тыс. рублей, по итогам 2012 года - 57 тыс. рублей в месяц). Много обсуждали проблемы транспорта, программу развития метрополитена. Всё это сейчас реализуется и в таких масштабах, которые Москва ещё не видела. Конечно, с одной стороны, это вызывает удовлетворение. С другой - чтобы получить максимальный эффект, программы должны быть доведены до конца.

«Ведомости»: Другими словами, Вы довольны всем, что развивается и как развивается в городе?

С.Собянин: Да, я доволен тем, что нам удалось сдвинуть с мёртвой точки многие проблемы, которыми в Москве годами не занимались. Есть, конечно, более простые задачи: например, в благоустройстве города мы за два года прошли путь больше, чем за предыдущие 10 лет. Но это локальные объекты и задачи, которые быстро решаемы. А есть задачи, требующие пять и более лет. Если говорим о метро, то программа будет реализована до 2020 года. Реализация её локальными проектами, конечно, даст какой-то эффект, но не решит проблемы.

«Ведомости»: Командой тоже довольны? Все на местах или нужно кого-то поменять?

С.Собянин: Может быть, я бы с удовольствием поговорил на эту тему, но не буду, чтобы не обижать коллег. В основном все они справляются со своими обязанностями. У всех они разные, их сложно сравнивать. Главное - чтобы они выдержали и тот темп, который задан, и ту колоссальную нагрузку, которая на них свалилась. Я, как могу, их подбадриваю, но и не забываю строго спрашивать.

«Ведомости»: Как подбадриваете?

С.Собянин: Добрым словом.

«Ведомости»: А сами психологическую нагрузку выдерживаете?

С.Собянин: В отличие от моих молодых заместителей я в этой шкуре уже не первый десяток лет, поэтому мне немножко проще - можно сказать, задубел. На самом деле очень серьёзная психологическая нагрузка, но справляемся.

«Ведомости»: Москва проводила открытые конкурсы на кадровый резерв Правительства Москвы, на руководителей управ. Идут в основном чиновники. Как Вы считаете, почему это неинтересно, например, бизнесменам?

С.Собянин: Я помню, как меня критиковали, что в составе Правительства слишком много коммерсантов. Я не боюсь этого, если вижу, что человек - профессионал и ему интересно заниматься этим делом, он справится. Коммерсанту сложно вот так с головой окунуться в новую должность, например, того же главы управы. Снизу тебя население подпирает, сверху Мэр воспитывает через раз, объявляет выговоры, а то и увольняет - непростая история. Зарплата невысокая, будет воровать - посадят. Что ему там делать? Это должен быть человек, уже принявший для себя решение, что он выбирает государственную службу как свою дальнейшую судьбу. А просто так попробовать, бросить бизнес свой на чьи-то там плечи - это очень сложное решение. В среде чиновничества обычно продвигаются по служебной лестнице кадровые чиновники: они выбрали этот путь, они занимаются этим всю жизнь и другого пути для себя не видят.

Нам отступать некуда

«Ведомости»: Направлений, которыми недовольны, нет вовсе?

С.Собянин: Мы должны развивать все отрасли и, несмотря на приоритеты, двигаться во всех направлениях. Поэтому создали 16 государственных программ, по которым работаем. Главнейшая проблема - это инфраструктура, в первую очередь транспортная. Без её решения другие проблемы в городе не будут решаться. Вряд ли возможно создать комфортный город, в котором люди по 2,5 часа добираются на работу. Но эта проблема не только и не столько московская. Через Московский транспортный узел перевозится более 60% всех российских грузов. Если мы не решим проблему Московского транспортного узла, мы в целом не решим транспортные проблемы страны, которая, наращивая свой экономический потенциал, будет сталкиваться с ограничениями инфраструктурного характера в центре России. Говорят: зачем сюда ехать? Давайте мы объедем эту территорию. Но её невозможно объехать! Инфраструктура создавалась столетиями. И её перестроить будет гораздо сложнее, чем помочь ей задышать заново, сделать её более эффективной. Например, построить ЦКАД, реконструировать окружную железную дорогу, построить логистические центры и т. д.

«Ведомости»: С 1 марта Вы ограничили въезд грузовиков на МКАД. Вы говорите, что объехать Москву невозможно, куда же им деваться? Если они будут скапливаться на въезде и создадут коллапс, можете отменить своё решение?

С.Собянин: Нам отступать некуда - позади нас Москва. А чтобы они не парковались на обочинах дорог, у ГИБДД, Росавтодора есть полномочия поставить запрещающие знаки, что они, собственно, уже и сделали. Никакого коллапса там нет, паркующихся машин сегодня стало меньше. Парковочное пространство, которое мы дополнительно создали, пока не используется. Например, на Калужском шоссе бесплатная парковка, где оборудованы кафе, туалеты, а машин почти ноль! Такой проблемы пока не существует, да она и не может существовать, так как пока только 15% от общего потока отказалось от проезда в дневное время. И для этого совсем не надо парковаться вблизи Москвы, нужно просто изменить логистику движения, потому что они, как правило, знают примерное время въезда в московскую зону.

«Ведомости»: А штрафы помогут?

С.Собянин: Нас абсолютно не устраивает то количество грузовиков, которые подчиняются нашим решениям, поэтому мы будем наращивать административные штрафы ежемесячно и в итоге до 5 тыс. рублей. Тогда это будет уже существенным штрафом. Почему мы не сделали этого сразу? Как раз для того, чтобы дать им возможность адаптироваться, довести до их сознания, что такой запрет существует. Потому что, сколько бы мы об этом ни говорили, когда начинают водителей спрашивать, многие из них говорят: «А что такое? Мы в первый раз слышим!» Я полагаю, сейчас мы примем решение, что с 1 апреля штраф составляет 1 тыс. рублей, потом - 2 тыс. рублей, 3 тыс. и 5 тыс. рублей. Никакого повышения цен и дефицита на московском рынке не возникнет точно, потому что речь идёт о транзитных грузовиках, а не тех, которые приезжают сюда на выгрузку, - это отдельная ситуация.

В мире нет ни одного мегаполиса, который бы разрешал грузовикам свободно разъезжать, когда им заблагорассудится. Более того, в большинстве европейских стран - в той же Германии - в выходные вообще запрещено грузовикам ездить даже по магистральным дорогам. Все выстраивают свой бизнес, понимая, что невозможно совместить грузовое движение с легковым, даже первоклассные автомагистрали не справляются с такой задачей.

«Ведомости»: Город принимает драконовские меры в отношении автомобилистов: штрафы, сужение парковочного пространства, выделенные полосы. Чем эти меры компенсируются?

С.Собянин: Вы удивитесь, если я скажу, что это как раз для них всё и делается, потому что автомобилей в Москве такое количество, что существующая инфраструктура их вместить не может. Все мировые столицы вводят ограничения, но они в первую очередь направлены на пользу для самих же автомобилистов. Что сегодня происходит? Сначала останавливаются на левой полосе движения, потом на правой, потом во второй ряд становятся, потом в третий. А дальше все остановились. Анархии на дорогах быть не может. Кстати, мы не уменьшаем парковочное пространство: мы за два года создали дополнительно 700 тыс. машино-мест к имеющемуся 1 млн. Мы просто говорим о том, что надо выполнять требования дорожных знаков. Тогда количество фактически паркующихся машин сократится. Это решает две задачи: увеличивается скорость передвижения по этим улицам и у автомобилиста появляется выбор - либо штрафы, либо платная парковка, либо общественный транспорт. Но задачи всех пересадить на общественный транспорт нет. Если таких будет максимум 15%, ездить станет комфортнее.

«Ведомости»: Вы не хотите установить обратную связь с автомобилистами? Например, на Щёлковском шоссе дорогу для трамвайных путей в районе Русаковки приподняли, в результате в одном месте всего одна полоса для автомобилей, то есть гарантированная пробка даже в воскресенье.

С.Собянин: Считайте, что Вы такую связь сегодня смогли обеспечить. На самом деле на портале Департамента транспорта обо всех этих проблемах можно говорить. Мы работаем и с блогерами, которые на этой теме подвизались. Кстати, по их предложению мы реализовали около сотни локальных мероприятий, которые небольшими затратами решали серьёзные проблемы. Более того, пошли дальше: сами начали анализировать узкие места, которые можно расшить небольшими мероприятиями. Набрали больше 1 тыс., распределили по годам, вычленили первоочередные и несколько сотен из них реализуем уже в этом году.

Метро не остаётся Золушкой

«Ведомости»: Москва расширяет магистрали, которые, например на МКАД, упираются в узкое горло. Какой смысл в такой работе?

С.Собянин: В границах Москвы мы не только сформировали все программы, но и обеспечили финансирование, проектируем и уже строим. Что касается дорог за границами Москвы, ситуация сложнее, но впервые в истории наших отношений с Московским регионом и Минтрансом нам удалось синхронизировать реконструкцию наших вылетных магистралей с продолжением их в виде федеральных дорог. Ведь проблема всегда в чём была? Либо они реконструируют быстрее нас, а Москва не двигается, либо наоборот. Сегодня сроки работ по реконструкции 75% всех вылетных магистралей или совпадают, или почти совпадают с разницей в 2–3 года, что для стройки приемлемо.

«Ведомости»: Что Вы имеете в виду под 25%?

С.Собянин: Скажем, из десятка основных вылетных магистралей, которые мы реконструируем, семь синхронизированно реконструируются или находятся в федеральном проекте Минтранса. Та же Ярославка. В своё время Минтранс её реконструировал со своей стороны почти полностью (я считаю, что её надо расширить на въезде в Москву, потому что там остаётся узкое горлышко), а Москва - нет. Это очень важно, потому что либо мы их будем запирать, либо они Москву.

Но здесь есть маленькое «но»: какие бы мы сроки ни рисовали, любое линейное строительство требует изъятия земельных участков, особенно это касается федеральных трасс, которые приближаются к МКАД. Где-то в поле, наверное, таких проблем нет. Но когда мы въезжаем в Москву, эти горловины застроены торговыми центрами, заправками, ларьками, рынками, и, конечно, нужен ускоренный порядок изъятия этих земель для данных территорий. По действующему законодательству на это требуется не один год, не два, а минимум 3,5–4. К сожалению, это сложившаяся практика.

«Ведомости»: Когда появятся перехватывающие парковки на въезде в Москву, неподалеку от крупных магистралей, где можно бросить машину? Например, планируется у станции метро «Измайловская», но туда ещё надо добраться, а если в этом направлении поедет несколько тысяч авто, то всё встанет. Почему не сделать парковку на въезде в город и пустить оттуда до метро шаттлы?

С.Собянин: Мы не можем строить парковки или транспортные узлы на территории Московской области. У нас есть понимание с подмосковным Правительством, что пересадочные транспортные узлы будут создаваться и на их территории. В нашей московской программе речь идёт о существующих пунктах пересадки с общественного транспорта (автобусов) на железную дорогу, на пригородное сообщение и на метро. Их в Москве более 200. Таким образом, речь идёт не о создании новых, а об обустройстве действующих пересадок. Если вы сегодня приедете на такой «транспортный» в кавычках узел, то, скорее всего, увидите нагромождение ларьков, грязи, нелегальных извозчиков. На первом этапе мы хотим упорядочить это пространство, сделать нормальную логистику движения, обеспечить контроль за теми, кто приезжает, кто паркуется. Мы взяли на себя гигантскую задачу - в этом году благоустроить примерно 180 узлов, на следующем этапе - делать транспортно-пересадочные узлы уже в капитальном исполнении.

«Ведомости»: Некоторые из них предусматривают строительство по 200 тыс. кв. м недвижимости. Зачем? Ведь они будут притягивать потоки.

С.Собянин: Правильный вопрос задаёте. Существующие выходы из станций метро, транспортно-пересадочные узлы никак не обустраивались - есть выход из метро, станция железной дороги, автобусы подъезжают. А вокруг них огромное количество торговых центров и рынков. Что получается? Человек пересаживается с одного вида транспорта на другой в абсолютно некомфортных условиях. Во всем мире делается по-другому. Делается транспортно-пересадочный узел, который в первую очередь учитывает нужды пассажиров при пересадке: куда заезжают автобусы, как идёт пересадка в метро или на пригородную электричку. И потом гармонично достраиваются торговые площади. Во-первых, это даёт привлечение инвестиций для обустройства транспортных узлов, потому что никаких бюджетных денег на решение этой задачи не хватит. Но таким образом на этом мини-вокзале создаются комфортные условия и для того, чтобы кофе попить, приобрести какие-то минимально необходимые товары. В Сеуле, например, метро финансируется за счёт тарифов всего процентов на 45, а на 55% - как раз за счёт сдачи в аренду помещений. А в Москве ненормальная ситуация: мы самые выгодные территории отдаем коммерсантам, а метро остаётся Золушкой вместе с пассажирами.

«Ведомости»: Пропускная способность метро давно уже превышена. Пускать поезда чаще невозможно. Те цели, которые Вы поставили, будут реализованы к 2021 г. А как будете проблему решать всё это время? Кажется, людей скоро будут заталкивать в вагоны, как в Японии.

С.Собянин: Для этого мы создаем новые линии - Солнцевскую, Кожуховскую, другие новые радиусы. И самое главное - начинаем строить Третий пересадочный контур, который позволит людям пересаживаться на другие ветки, не доезжая до самого центра. Более того, мы начали реконструкцию так называемого Малого кольца железной дороги (МКЖД), которое станет ещё одним дополнительным пересадочным контуром. То есть у нас кроме одной Кольцевой линии появятся ещё два больших кольца, которые более равномерно распределят эти потоки. МКЖД будет реконструировано к 2015 г. После реализации этой программы мы ожидаем уменьшения загрузки метро на 10–15% даже с учётом роста количества пассажиров.

И последнее: у нас не всегда и не столько линии метро перегружены, сколько станции, особенно конечные. Поэтому продление линий разгружает предыдущую станцию, обеспечивает доступность метро для жителей, и они не мотаются часами через МКАД на автобусах. Да и сама линия загружается более равномерно. Это очень важно.

В Москве никогда много жилья и не строилось

«Ведомости»: В этом году Мэрия едет на выставку недвижимости MIPIM огромной делегацией. Что везёте?

С.Собянин: Считаем, что Москве есть что показать. Мы определились с теми направлениями инвестиций, которые нужны Москве, понимаем, в какие секторы эти инвестиции привлекать, у нас есть уже готовые проекты. Инвестиционный климат зависит не только от строителей, но и от земельно-имущественного комплекса, экономического и т. д. Мы хотим представить новую инвестиционную политику Москвы.

«Ведомости»: Поясните.

С.Собянин: Мы отказались от проектов, которые невыгодны для города, для москвичей, и предлагаем делать в первую очередь то, что принесёт пользу городу.

«Ведомости»: А инвесторам-то какой от этого интерес?

С.Собянин: Если мы не разрешаем им строить там, где они хотят, и с той долей маржи, которую они бы заработали при этом, это не означает, что Москва стала неинтересна для инвесторов. Объектов для вложения инвестиций более чем достаточно: и торговые центры, и жильё, и офисы. Только они будут играть по нашим правилам, но эти правила понятны и пойдут на пользу развитию города. Вот, собственно, в этом заключается новая инвестиционная политика. Плюс к тому мы стараемся готовить крупные проекты под ключ. Это «Нагатинская пойма», где мы предполагаем строительство тематического парка. Проект будет с техническим заданием, предпроектными решениями, градостроительной документацией, и инвестору уже не придется бегать по согласующим инстанциям. То же касается площадки с ЗиЛом, где мы чётко определяем правила, объёмы застройки. Мы за то, чтобы готовить максимально понятную для инвесторов документацию. Количество земельных участков, выставляемых на торги с готовыми градостроительными решениями, год от года растёт. Если в предыдущие годы это были единицы, в прошлом году - десятки, то в этом - уже более сотни.

«Ведомости»: Арендная ставка на землю для некоторых девелоперов увеличилась в десятки раз. Не боитесь их отпугнуть?

С.Собянин: Не арендная ставка земли, а бонус на строительство. Раньше в Москве существовали так называемые инвестиционные контракты, по которым город получал долю. Инвестконтракты уже не заключаются, но механизм получения городом доходов от новых строек должен быть. Если мы возьмём, к примеру, строительство 1 кв. м жилья, то инвестору он обходится от 30 тыс. до 100 тыс. рублей. А город на этот же 1 кв. м должен затратить 12 тыс. рублей на строительство детсадов и школ, 12 тыс. рублей - на транспортную инфраструктуру, ещё столько же - на инженерную. Фактически мы дотируем девелоперов. Поэтому мы приняли постановление о том, что часть рыночной стоимости земли инвесторы должны заплатить в бюджет. Сейчас переходим на расчёт по кадастровой стоимости. Она более понятна, и инвестор уже заранее знает, сколько он должен выплатить городу при реализации того или иного проекта: в зависимости от объёма строительства, объёма дополнительных площадей, которые он получит. Соответственно, можно легко подсчитать и определиться, стоит ли вообще этим проектом заниматься.

«Ведомости»: Вы возглавляете ГЗК, которая ещё и одобряет новые проекты. Как изменился состав инвесторов - их стало больше или меньше?

С.Собянин: Общий объём частных инвестиций в городе в 2012 году увеличился на 25%. Это очень большая динамика. С учётом того что мы расторгли контрактов на 10 млн кв. м, нам предрекали, что теперь всё рухнет, жильё и коммерческую недвижимость перестанут строить, а в реальности мы по всем показателям строим больше, чем в предыдущие годы! Другой вопрос, что мы для себя определили приоритеты, где эта недвижимость нужна, какого качества, какого направления. Стараемся меньше давать разрешений на строительство офисов и создание рабочих мест в центре города, больше - под жильё, гостиницы, апартаменты, чтобы сбалансировать количество рабочих мест и жилья. На окраине стараемся, наоборот, нагрузить инвестора, чтобы он больше создавал рабочих мест, потому что там огромное количество жилья и полное отсутствие рабочих мест. Что касается новых территорий, проводим политику, чтобы рабочих мест строилось больше, чем жилья.

«Ведомости»: А если переезд федеральных чиновников не состоится? Готовы ли переехать городские структуры?

С.Собянин: Вполне возможно, какие-то и переедут. Но на самом деле это не проблема для данной территории, мы легко перекрываем эту проблему созданием коммерческих рабочих мест. Там строятся офисы на десятки тысяч рабочих мест.

«Ведомости»: Есть ли у руководства города понимание, что делать с жилищным строительством? В Москве на одного человека приходится всего 19 кв. м. При этом Вы говорите о том, что перезастраивать Москву не нужно.

С.Собянин: Это невозможно! Не то чтобы не нужно - это невозможно.

«Ведомости»: Почему? Возможно как раньше, например.

С.Собянин: Нет, это невозможно. Это приведёт к такой тяжёлой среде, что для москвичей будет не в радость. Когда мы хотим что-то уплотнить, встречаем самое жёсткое противостояние жителей! Но я должен сказать, что в Москве никогда особенно много жилья и не строилось. Это миф. Если вы возьмете прошедшее десятилетие, то в среднем в Москве строилось около 3 млн кв. м в год. Мы сегодня строим уже 2,5 млн. С учётом новых территорий, думаю, легко достигнем показателя 3 млн. Что самое парадоксальное, несмотря на то что за последние десятилетия было построено 30–50 млн кв. м, обеспеченность жильём не увеличилась, а уменьшилась. Правда, здесь есть и статистические хитрости. Многие покупают жилье в Подмосковье, оставляя московскую прописку. В результате получается формальный перекос в сторону Москвы. Заметьте, жилья в Московской области строится раза в два больше, чем в Москве. У нас меньше строится, а количество жителей растёт. Это же неестественно!

«Ведомости»: Вы подняли тему сопротивления жителей... Про общественные слушания москвичи не всегда даже успевают узнать - их специально тихо проводят?

С.Собянин: Крупные проекты всегда привлекают к себе внимание, идёт бурное обсуждение в средствах массовой информации, включаются политические партии, общественные организации, поэтому информации по ним, как правило, достаточно. И мы понимаем, с какими трудностями сталкиваемся, и какие проблемы у населения с этим возникают. Пытаемся по каждому поводу найти компромиссное решение. Что касается небольших объектов - до 1500 кв. м, - мы отдали их на местный уровень, депутатам органов местного самоуправления. Без их согласия эти объекты строиться в Москве не будут.

«Ведомости»: Есть ли общая позиция по строительству храмов? С одной стороны, людям нужны культовые учреждения, с другой - все перезастроено.

С.Собянин: Именно поэтому мы отдали эти вопросы на откуп депутатам районного уровня, они избираются людьми, которые живут в этом районе, они отвечают перед ними и путём дискуссий, в конце концов, придут к определённому решению. Конечно, на 100% удовлетворить всех невозможно, но вполне реально выявить и учесть мнение большинства.

«Ведомости»: Большой резонанс возникает, когда начинают стройки в парках.

С.Собянин: Мы не строим в парках того, что ухудшило бы экологию. Самое большее - это небольшие храмы, и то по желанию жителей. Небольшие спортивные объекты, причём они строятся без вырубки зелёных насаждений, ведь сегодня наши особо охраняемые природные территории во многом, извините, представляют собой просто помойки или пустыри. Нет такого, что они засажены первоклассными деревьями... Те же Мневники: посмотрите, что там происходит - это же кошмар! Мы в прошлом году десятки тысяч тонн мусора оттуда вывезли. Это очень мало похоже на особо охраняемую природную территорию.

«Ведомости»: То есть москвичи могут быть спокойны - если есть парк, он и останется?

С.Собянин: Абсолютно! Мы столько денег в развитие парков в Москве вложили, как не вкладывалось за последнее десятилетие. Колоссальный объём: благоустройство, очистка прудов, речек, посадка деревьев, кустарников - измеряется десятками тысяч. Как мы можем потом на бульдозере заехать? Более того, мы начинаем помогать даже тем паркам, которые не входят в зону нашей ответственности. Тот же «Лосиный остров» - федеральный национальный парк, тем не менее, мы заключили с ним соглашение, почистили его, провели там субботники, с этого года начинаем выплачивать им субсидии, чтобы они лучше убирали и содержали его. В тех же «Сокольниках» ко мне подходили местные жители и говорили: «Ой, да не надо, ни в коем случае! Смотрите, здесь у нас танцевальная площадка - Вы ее сохраните, а вот здесь деревья не вырубите». Сейчас такого беспокойства нет, мы всю активную часть жителей включили в совет по развитию парка. Должен сказать, что количество москвичей, посещающих парки, за последние два года увеличилось вдвое. Это означает, что они стали местами притяжения.

Мы не стремились изничтожить ларьки

«Ведомости»: В 2010 году Мэрия начала кампанию против ларьков и палаток. А ведь это потеря рабочих мест.

С.Собянин: Мы никогда не стремились изничтожить все ларьки в городе. Мы говорили о том, что давайте оставим ту часть сети, которая необходима для жителей. Утвердили отраслевую схему размещения ларьков по каждому району, согласовали с депутатами, общественностью. Сами жители сказали: вот эти ларьки пусть работают, а шаурма, китайский ширпотреб не нужны. Как они сказали, так мы и сделали.

При этом надо иметь в виду, что в этих торговых точках занято максимум 10–15% москвичей, все остальные - иногородние. Поэтому вопрос ещё и в том, какую рабочую силу мы сюда привлекаем и зачем. И ещё один немаловажный фактор: если у нас уходит уличная торговля, обязательно возникают форматы другие, более цивилизованные - свято место пусто не бывает.

«Ведомости»: В Петербурге, где всегда было очень дорого, уже появилось много отелей, где за $50–60 можно снять небольшой номер. Почему в Москве по-прежнему дефицит?

С.Собянин: Мы стараемся помогать инвесторам, которые заявляют о том, что хотят построить гостиницу 3-звёздочную, недорогую. В приоритетном порядке выдаём градостроительную документацию, разрешение на строительство. Каждый год в Москве вводится 2 тыс. номеров. Думаю, их количество будет увеличиваться, исходя из того объёма, который мы сегодня видим и по разрешениям, и по заинтересованности инвесторов. Впервые в Москве утверждена отраслевая схема строительства гостиниц, мы знаем теперь, какого класса гостиницу в каком районе Москвы нужно построить.

Плюс к этому целый ряд инвестиций сегодня привлекается в социальную сферу и транспортную инфраструктуру - это концессионные соглашения по строительству детских садов, больниц; это контракты жизненного цикла по производству и поставке вагонов метро, которые мы разрабатываем. И в ближайшее время выйдем с этим конкурсом.

«Ведомости»: Расскажите подробнее про этот конкурс.

С.Собянин: Если мы сегодня вынуждены покупать вагоны у единственного исполнителя - «Трансмашхолдинга», то это будет международный конкурс, в котором смогут участвовать практически все основные производители вагонов. Но при этом мы не просто вагоны покупаем, а, по сути дела, покупаем услугу на полный жизненный цикл. Они поставляют вагоны, а мы расплачиваемся с ними в течение 30 лет. Поставщик обязан выпускать вагоны на линию в соответствии с нашими требованиями по эксплуатации и содержать состав в надлежащем состоянии. Такие контракты позволяют нам минимизировать единовременные расходы, растянуть их на десятки лет. Мне кажется, что это интересные проекты частно-государственного партнёрства.

«Ведомости»: Какая сумма будет выделена на обновление подвижного состава?

С.Собянин: Около 200 млрд рублей, если просто закупать их одномоментно. Если через контракты жизненного цикла, то она разложится примерно на 30 лет.

«Ведомости»: Что мешало раньше привлечь иностранные компании к производству вагонов?

С.Собянин: Я не знаю, не могу на этот вопрос ответить. Меня вообще этот вопрос периодически мучает, что мешало Москве создать масштабные программы по строительству метрополитена, реконструкции дорог, пригородных электричек. Это первоочередные задачи для развития города, но почему-то они ушли на десятый план, ушли в постоянные дебаты с федеральным правительством, Минфином, хотя у Москвы всегда были ресурсы, для того чтобы хотя бы начать их реализовывать: создать проектную документацию, зарезервировать земельные участки, подготовить их.

Мне всё равно - оппозиционер или нет

«Ведомости»: В 2014 году выбирают Мосгордуму, в 2015 году - Мэра Москвы. Имеет ли смысл ради экономии средств, как это часто делают в других регионах, совместить выборы? Стоит ли провести досрочно выборы Мэра?

С.Собянин: Я думаю, что эта экономия вряд ли будет целесообразна. Москвичи должны спокойно осуществить свой выбор по составу Московской городской Думы и также спокойно отдельно от думских выборов выбрать Мэра. Если мы всё это совместим, то, я думаю, это будет такая каша, что будет сложно разобраться, за кого, по какому поводу голосовать. Это две большие кампании: город огромный, большое количество общественных и политических организаций... Поэтому я думаю, чтобы не создавать лишних проблем и не комкать эти избирательные кампании, они должны быть разведены и проводиться отдельно. Но это моё мнение.

«Ведомости»: При мэре Юрии Лужкове было понятие «список Лужкова». Как правило, те кандидаты в депутаты Мосгордумы, кого он в этот список включал, особенно одномандатники, без труда проходили, потому что...

С.Собянин: ...потому что было определено, что они должны пройти.

«Ведомости»: Список Собянина будет?

С.Собянин: Пока не задумывался над этим, но вряд ли. Москвичи должны сами определяться, за кого голосовать. Что касается партийных списков - посмотрим. Придёт время - определимся.

«Ведомости»: С Вами же будут советоваться наверняка - по крайней мере, как с одним из руководителей «Единой России». Считаете ли, что московский парламент стоит омолодить? Семеро депутатов из 35 сидят в нём уже по 20 лет, многие - по 15. Что бы Вы посоветовали в этом смысле?

С.Собянин: Давайте мы доживём до выборной кампании. Вы предлагаете мне пофамильно назвать депутатов? Я думаю, это преждевременно, да и невозможно. Что касается опыта, опыт всегда должен сочетаться с молодостью, должен быть паритет и того и другого, для того чтобы была какая-то динамика развития.

«Ведомости»: Но обновление нужно?

С.Собянин: Я думаю, что бы я там ни рисовал, обновление обязательно будет, это показали выборы депутатов местного самоуправления: значительно обновился их состав, много прошло и оппозиционных депутатов, и молодых людей, которые вообще никогда депутатской деятельностью не занимались. Теперь они вошли во вкус, хотят баллотироваться в депутаты Мосгордумы, ну, и слава Богу!

«Ведомости»: Вы видите для себя какую-то возможность, если позовут, вернуться в федеральное правительство?

С.Собянин: Так может рассуждать человек, который там не работал, - это тяжёлая и часто неблагодарная работа. На посту Мэра работать не легче, но, по крайней мере, ты сам отвечаешь за то, что ты делаешь, видишь результат. Это приносит большее моральное удовлетворение, поэтому я никаких такого рода планов не строю.

«Ведомости»: О практике согласования уличных акций... Мы видим, как мучительно согласовывается маршрут с оппозицией, на уступки ей не идут, в центр не пускают. А акции провластных сил на центральных улицах и площадях согласовываются быстро и незаметно. Справедливо ли это?

С.Собянин: Ну вот возьмите последнее шествие. Мы дали оппозиции маршрут по Бульварному кольцу от Пушкинского до Сахарова. В это же время была заявлена другая акция, в защиту детей, мы дали ей маршрут до Новопушкинского тоже по Бульварному кольцу. То есть и те и другие практически по одному кольцу прошли. Более того, тот маршрут, которым прошли митингующие в защиту детей, мы предлагали к прошлой акции оппозиции, они от него отказались. Поэтому говорить, что мы какую-то принципиальную разницу делаем, я бы не стал. Но есть и другой аспект. Правоохранительные органы всегда учитывают риски при проведении того или иного мероприятия: вопросы безопасности; могут или не могут сами организаторы митинга обеспечить безопасность; вопросы транспортного обеспечения; транспортной нагрузки на город. Вы хорошо знаете, что оппозиция, которая сейчас проводит митинги или шествия в центре, четыре года назад даже и не мечтала об этих маршрутах; мне кажется, в этом плане мы продвинулись очень далеко.

«Ведомости»: Но у них есть шанс когда-нибудь попасть на Охотный Ряд, как это год назад было у сторонников В.Путина?

С.Собянин: На Охотном Ряду проводили митинги КПРФ, митинги ЛДПР рядом проходили. Нужно ещё иметь и какую-то историю отношений, историю того, могут или не могут те или иные организаторы обеспечить безопасность.

«Ведомости»: Кредитную историю, можно сказать.

С.Собянин: Доверия, да. Всё может быть, но надо иметь в виду, что целый ряд объектов, особенно в центре города, вообще согласовывается не нами, а Федеральной службой охраны, потому что они находятся в непосредственной близости от федеральных органов госвласти.

«Ведомости»: Если на выборах Мосгордумы и Мэра кто-то из оппозиции хорошо себя покажет, не исключаете, что кого-то можете и в Правительство пригласить?

С.Собянин: Я не рассматриваю для себя такую систему, при которой человек имеет такие-то политические взгляды, и именно поэтому я должен его взять на работу. Мне вообще всё равно, оппозиционер он, не оппозиционер... Он способен работать, он придаст что-то нашей работе или нет? Это критерий. А к какой он партии принадлежит или что он думает в плане своей политической карьеры, меня меньше всего интересует.

В Москве действует 16 государственных программ. Не принята только одна - «Об охране окружающей среды». С.Собянин объясняет, что городу нужно разработать эту программу с учётом присоединённых к Москве территорий - «это колоссальное количество зелёных насаждений, зелёных территорий, рек». При этом город реализует все экологические мероприятия, которые были в проекте этой программы, говорит Мэр. Это ограничение торговли топливом класса ниже «Евро-4», замена автобусного парка уже с учётом экологических требований, реконструкция Московского НПЗ, который являлся главным загрязнителем, закрытие завода в Печатниках. Плюс водостоки обрабатываются по новым технологиям, которые обеспечивают лучшую экологию Москвы-реки.